Я все еще не чувствую правой ноги, хотя бедро уже начинают покалывать маленькие иголки.
– Помоги встать, – прошу я. – Не уверен, правда, что смогу идти…
Она берет меня за руку – при этом наше оружие брякает, столкнувшись, – и легко поднимает на ноги. Ее взгляд пронзает меня, словно копье. Когда последний раз так смотрела на меня жена?
Не могу сейчас думать об этом.
Мое колено уже вспухло сбоку, натянув кожу штанов, как оболочку сардельки. Похоже, ничего не сломано, однако я вряд ли почувствовал бы перелом сквозь тупое покалывание и жгучую боль.
Лучше не останавливаться в надежде, что все обойдется.
Таланн подставляет под мою руку свое мускулистое плечо, и я иду. Рушалл и Ламорак все еще стоят, пошатываясь, в середине коридора. Ламорак едва держится, его голова качается, словно у гонщика после двухдневных состязаний.
Но вот со стороны Ямы доносятся крики, явно принадлежащие жертвам Таланн.
Воительница переводит взгляд с бледного потного лица Рушалла на мое колено.
– Нам от них не убежать,
– Ясен пень. Ламорак, помогай-ка! – Я осторожно трясу его за плечо. – Ну, давай, приходи в себя. Сейчас на нас набросится куча охраны. Можешь каким-нибудь образом отпугнуть их?
Его взгляд с трудом фокусируется.
– Н-не много. М-м… бесполезно… мечники, ну… колдуны проклятые…
Я снимаю руку с плеча Таланн и отвешиваю Ламораку хорошую пощечину.
– А ну очнись! У нас нет времени, понял, ты, мешок с дерьмом! Быстро соберись – или я перережу тебе горло прямо и дальше мы будем пробиваться без тебя! Его лицо светлеет, губы растягиваются в слабой улыбке.
– Хорошо тебе… а я не вооружен, нога сломана… Ладно, давай так…
Он резко встряхивает головой, стараясь сфокусировать взгляд.
– Только тебе придется присмотреть за моим скакуном. Я смогу удерживать его… одновременно с остальными.
– Не беспокойся. – Я вытаскиваю из ножен на боку длинный боевой нож.
Взгляд Рушалла становится осмысленным. Я показываю ему кончик ножа.
– Как тебе такая шпора? Не заставляй меня использовать ее, ладно?
Рушалл бормочет что-то неразборчивое, и мы, пошатываясь и хромая, идем в недра Донжона под нарастающий топот за спиной.
Преследователи находятся между нами и Ямой, поэтому мы стараемся сделать круг. Изредка Ламорак бормочет: «Поворот» – и мы поворачиваем. Впереди показывается патруль. Солдаты оживленно болтают о чем-то, невольно указывают другое направление и бегут в другой коридор, пересекающийся с нашим под прямым углом. Какую бы иллюзию ни создал Ламорак, она явно работает.
Теперь мы слышим в разных местах Донжона бестолковые крики, противоречивые приказы и споры на тему, по какому пути мы прошли. Заклинание действует, однако вокруг слишком много этой проклятой стражи – она повсюду, а Ламорак еле-еле удерживается в сознании.
Внезапно на нас бросается кто-то из патрулирующих, которые видят нас, а не сотворенную иллюзию, и даже успевает выстрелить прежде, чем голова Ламорака поднимается наподобие головы марионетки на ниточке. После минутного замешательства стражники бегут в другую сторону.
В дело вступают разбуженные криками заключенные. Они с готовностью подхватывают вопли стражников: «Сюда! Сюда! Нет, туда! А у себя в заднице искали?» – и просто гудят без слов, благодаря чему все команды тонут в шуме.
Мы снова и снова поворачиваем за угол, удирая от преследователей, и наконец за следующим поворотом возникает свет над благословенной Ямой.
Я задуваю лампу, которую несет Рушалл. В желтовато-розовом свете его лицо кажется серым и обвисшим – черт, да он выглядит хуже Ламорака: его грудь вздымается, по лицу текут слезы.
«Я не могу, – без слов говорит он снова и снова. – Не убивай меня». Я даже испытываю к нему некоторое сочувствие – пока не вспоминаю, чему он учился и кем собирался стать.
Я жестом приказываю оставаться всем на месте, а сам крадусь вдоль изгибающейся стены и выглядываю в коридор.
Увиденное мне совсем не по нутру.
Дверь в Шахту находится на противоположном конце Ямы, которая имеет в диаметре тридцать бесконечных метров. Добираться туда по балкону очень долго. К тому же рядом с ней блещут бронзой двойные двери, ведущие в здание суда.
У этих двойных дверей стоят девять бдительных стражников во всех своих доспехах и со взведенными арбалетами. Их прикрывает высокое, по пояс ограждение из камня. Несомненно, им приказано сражаться до последней капли крови.
Я бормочу себе под нос, чтобы никто не услышал: «Мы по уши в дерьме».
Может, еще не поздно переиграть план побега? Впрочем, я оптимист – у этой проблемы есть и светлая сторона. По крайней мере нам не придется пересекать Яму понизу, пробираться сквозь толпы вопящих арестантов. И еще… лучше умереть быстро, захлебнувшись кровью, которая хлынет пробитые стрелой легкие, чем живым попасть в Театр правды.
Я крадусь обратно, к остальным.
– Таланн, помнишь, что я просил передать Пэллес Рид, если не смогу выйти отсюда?
Ее лицо каменеет, и воительница упрямо трясет головой.
– Нет. Ничего я не помню. И не будем начинать все заново. Или все пройдем – или никто. Глупый ребенок.
– Ламорак, слушай внимательно!
Он словно пытается высмотреть затуманенными дымкой глазами что-то призрачное в камне у меня над головой. Я трясу его до тех пор, пока его взгляд не становится осмысленным.
– Ламорак, чтоб тебе сдохнуть, скажешь Пэллес, что она не на связи, понял? Когда встретишь Пэллес, скажешь ей, что она не на связи!
– Пэллес? – бормочет он. – Кейн… черт, Кейн, прости… Он сейчас витает в своем ирреальном мире.
– Ладно, времени у нас немного. Слушай: Пэллес умрет через три дня, а может, и раньше – через два. Слышишь меня? Пэллес умрет!
Ламорак хмурится и опускает голову на плечо Рушалла. Думаю, сказанное мною все же осталось где-то в его помраченном сознании.
Однако теперь на меня непонимающе смотрит Таланн.
– Что значит «умрет через три дня»? Она отравлена? Что значит «не на связи»?
Я борюсь с отчаянием и говорю сквозь сжатые зубы:
– Таланн, клянусь, я все объяснил бы тебе, если б мог. Будет время – попытаюсь. Но не сейчас. Сейчас поверь мне на слово!
– Хорошо, но…
– Отлично. Ламорак, все понял? Скажешь ей, что она не на связи.
Он медленно сдвигает брови.
– Не на связи… Пэллес не на связи… Господи, Кейн… она же умрет!
– Точно.
Теперь у Пэллес больше шансов. Если хоть один из актеров выберется отсюда, она узнает о случившемся вовремя и успеет добраться до точки переноса. Она будет жить.
