Так и шла она вдоль реки.
По мере приближения все ясней она ощущала в теле Хэри боль превыше той, что может испытывать плоть: ужас и холодную ярость. Страх. Отчаяние.
И в то же время рядом с ним не было никакой угрозы, никакой опасности. Она ощущала лагерь на перевале так ясно, словно его отбросы стекали прямиком ей на язык. Смутно чувствовала какофонию тысячи жизней на самом краю своего водосбора. И ничто в округе не желало Хэри Майклсону зла – лишь простые людские души слышала она, слепо, как это водится среди людей, ведомые призраками голода, похоти, сластолюбия.
Чего ему бояться?
Тринадцать шагов привели ее на озаренный рассветом склон пониже перевала, который люди зовут Кхриловым Седлом, – груда земли между иззубренными пиками, закопченными до стального цвета. Отыскав в песне мерный перезвон стекающего в каменную чашу маленького водопада, слившийся ныне с торопливым стуком сердца Хэри, Пэллес Рил сделала последний, проминающий реальность шаг и очутилась рядом с мужем в каменистой теснине, куда рушился водопад.
Хэри валялся на спине на краю пруда, наполовину вбитый между камнями. Лицо его было забрызгано, руки стянуты за спиной, в рот воткнут кляп. Он простонал что-то сквозь тряпку, в глазах стоял безумный ужас.
Шенна опустилась на колени, погладила его по щеке, и холодные брызги нежно оросили ее шею. Даже вонь людских испражнений не казалась ей неприятной, потому что ниже по течению их поглощали водоросли и травы, разрастаясь необычайно.
– Все в порядке, Хэри, – проговорила она. – Я здесь.
Она могла бы сложить в слова птичьи песни и журчание воды, стрекот сурков и треск камней, расколотых корнями травы, но вместо этого она заговорила губами Пэллес Рил, по той же самой причине, по которой собственными пальцами стала вытаскивать тряпку изо рта Хэри, вместо того чтобы призвать на помощь свою власть. Иногда даже богиня должна оставаться человеком.
Теперь она понимала его отчаяние: кто-то бросил его здесь умирать, и он боялся, что она не успеет явиться вовремя. Богиня впустила в свою песню печальные обертоны меланхолии. За столько проведенных вместе лет она так и не сумела его убедить, что жизнь людская – всего лишь струйка в потоке жизни; когда эта струйка, прекрасная и недолговечная, сливается с основным течением реки, ничто не потеряно. Теряться нечему.
Река вечна.
Слезы льются по его лицу, смешиваясь с грязными брызгами водопада. Шенна распутала тугой узел на грязной тряпке, Хэри дернулся от ее прикосновения и судорожно выплюнул кляп в воду.
– Беги, Шенна! – прохрипел он. – Это ловушка! Беги!
Она улыбнулась. Он что, ничего не понимает?
– Здесь нет опасности, Хэри…
Хэри забился в своих путах и завыл – безраздельное отчаяние звучало в его вопле.
От этого крика она вздрогнула, как от оплеухи. Неясная тревога, беспокоившая ее в последние минуты, вдруг невероятным образом пошатнула землю под ногами, и та подалась с неслышным рокотом. Планета, частью которой являлась богиня, потеряла целостность. Словно рассвет над горами, в душу ее входило осознание страха .
Каждое слово Хэри выплевывал с кровью, словно его тошнило колючей проволокой:
– Шенна, твою мать, раз в жизни, блин, делай как я скажу, ТЛЯ, БЕГИ!! !
Вскочив, она хотела обернуться, но не успела: что-то легонько ударило ее сзади по плечу, выше ключицы, больно, но не очень – так мог ударить прутиком ребенок, словно понарошку. По телу стремительно прокатилась холодная волна – будто ледяная проволока прорезала туловище от плеча наискось через ребра до печени. Она попыталась увидеть, что ее ударило, но почему-то начала падать, соскальзывать вбок, не чувствуя ног под собой, не ощущая руки, потянулась к земле другой и больно ударилась о камни, рухнула на спину…
А над ней стояла женщина в ее одежде, но не вся, а половинка – только торс и левая рука, вместо головы и правого плеча зияла рана в целый мир величиной, и когда ноги ее подогнулись и безголовый однорукий уродец грянулся оземь, алая кровь из перебитой аорты хлынула, как каберне из разбитой бутылки, сверкая в лучах рассвета душераздирающе прекрасной радугой.
«Это я, – подумала она. – Это моя кровь».
Она попыталась выговорить: «Хэри… Хэри, мне больно, помоги мне…» – но легкие остались в разрубленном теле, и Шенна могла только отчаянно шевелить губами и безмолвно ворочать отнимающимся языком.
«Хэри, – все еще старалась выдавить она. – Хэри, пожалуйста…»
И вдруг над нею воздвиглась человеческая тень. Могучего сложения нагой великан черным силуэтом нарисовался на фоне кружевных белых облачков на голубом утреннем небе. Тень вознесла ввысь длинный меч и, перехватив рукоять поудобнее, с размаху опустила его, словно вбивая столб в слежавшуюся глину.
Острие вошло богине между глаз, и больше она не видела ничего.
11
За окнами, выходящими в сад, ярко сияло утреннее солнце, в руках ливрейных слуг еще дымились тарелки с едой, когда посреди традиционного воскресного Завтрака в семействе Шенксов Вера Майклсон взвилась в кресле и заколотила крошечными кулачками по глянцевой столешнице красного дерева, раздирая пожелтевшие от старости льняные скатерти и визжа так, словно за ноги ее кусали крысы.
Никто из пораженных родичей не успел даже спросить, что случилось, когда девочка рухнула. В наступившей потрясенной тишине Эвери Шенкс отчетливо услыхала жалобный детский шепот:
– Хэри… Хэри, мне больно, помоги мне… Хэри, Хэри, пожалуйста…
Слуги кинулись на помощь, но окрик Эвери хлестнул их, точно кнутом:
– Назад! Не трогайте ее. Добсон, профессионала Либермана немедля сюда!
Вера не билась в судорогах и вроде бы не задыхалась. Пока все ждали, когда прибежит доктор из пристройки для слуг, Эвери молча стискивала зубы, и вскоре в ушах у нее начало звенеть.
Его имя…
Горько, горше желчи, что в собственном доме Эвери Шенкс ее собственная внучка молила о помощи – его.
12
До самого конца – горького и кровавого – я пытаюсь убедить себя, что есть способ выкрутиться. Мы столько раз попадали в переделки – в ловушки без выхода, без единого шанса – и все же выкручивались против всякой вероятности, против здравого смысла, без всякой надежды. Всегда могли уцелеть.
Лежа на камнях под водопадом сточных вод, вдыхая вонючие брызги, пока вселившийся в Берна демон упивается моим мучительным ужасом, я выкручиваю отчаянию руки, перебирая в памяти все случаи, когда нам удавалось выпутаться. До самого конца я заставляю себя верить, что Шенна заметит капкан, спасет меня, что вместе мы вытащим нашу дочку, что отец еще жив, что мы вместе вернемся домой.
Что я еще выгрызу зубами свой хеппи-энд.
