Сила есть Сила: все цвета и обличья магии в конечном итоге проистекают из единого источника, так же, как энергия во всех своих цветах и обличьях – от света через стальной клинок до нейтронного крошева коллапсара – в основе своей остается энергией. Но как и энергия может обладать радикально отличными свойствами в зависимости от того, какое состояние принимает, так и Сила имеет формы. Известняк, в толще которого вырублен Донжон, задерживает и отражает токи Силы, которой пользуются людские и перворожденные тавматурги, лишая их силы; но сама скала обладает Силой, собственной ноткой в песне мирового разума.
И похоже было, что этот нерослый, искалеченный человек населяет те фазовые состояния Силы, что остаются закрытыми для окруживших его заключенных.
Делианн вглядывался в струи черной Силы, окружавшие калеку. Ему доводилось слышать о таких вещах – о людях, в чьей Оболочке проглядывали темные пятна – но сам он никогда с ними не сталкивался. У него на глазах невысокий калека бросил что-то тащившим его носилки вертухаям, и те остановились на полдороге ко дну.
Злые, бешеные вопли заключенных сменились глумливым хохотом, насмешками, притворно ласковыми приглашениями: лай человекообразных гончих, возомнивших, будто почуяли страх.
– Ке-ейн! Эй, Кейн!
– Не заголодал, Кейн? У меня найдется чем закусить!
– Глянь на его штаны – уже обделался!
– На кол тебя насажу!
– Давайте тащите его! – крикнул кто-то вертухаям. – Тащите! – и все больше зэков подхватывало этот клич, пока голоса их не слились в ураганный рев.
Делианн едва слышал – ток черной Силы завораживал его. Мгла сгущалась вокруг увечного человека, покуда чародею не стало казаться, будто он и обычным зрением может разглядеть ее. Она струилась сквозь стены Ямы, точно их и не было, и нерослый калека втягивал ее в себя, вдыхал, словно набирал Силу полной, полной грудью.
Одной рукой он вцепился в край носилок и с трудом сел, глядя на хохочущую, гикающую толпу в Яме.
И улыбнулся.
– Господи, – прошептал Делианн, – господи боже ты мой…
Улыбку он вспомнил: белые волчьи клыки в темной клочковатой бородке, и глаза, полыхающие темным холодным огнем, словно мерзлый обсидиан.
«Ты просто напрашиваешься, чтобы я отвернул тебе голову».
«Ну, в общем, да. Именно так».
И та же ухмылка, то же ледяное темное пламя в зрачках, не поблекшее в памяти за четверть века.
«Я – за».
От шока он выпал из чародейского транса, и тут же накатила такая боль в бедрах, что ноги отказали, и Делианн обвис на плече т’Пассе.
– В чем дело, Делианн? – тревожно спросила она. – Что случилось? Ты живой?
Богиня говорила об этом человеке и просила Делианна не забывать его – но Делианну привидеться не могло, что судьба напомнит ему об этом вот так. Даже мысленно он не мог произнести имени.
– Это не Кейн, – прохрипел он. – Не Кейн.
– Он самый, – заверила его т’Пассе.
Невысокий, увечный, темноволосый человечек поднял свободную руку, сжал кулак и нарочито медленно, словно наслаждаясь невыразимо сладостной минутой, показал его собравшимся в Яме зэкам. Ухмыльнулся ярящейся толпе.
И распрямил средний палец.
На миг наступила тишина – будто все разом затаили дыхание, и в тишине этой явственно был слышен голос калеки: веселый и резкий, жесткий, точно кремень, и черный, как пережаренный кофе.
– Пошли все на хрен, уроды, – проговорил он. – Это вы видели? Кому надо – подходи, стройся.
Делианн едва услышал ответные вопли. Кременно-жесткий голос высекал искры из его рассудка. Чародей заглянул калеке в душу.
13
Это случилось мгновенно, невольно; вхождение крошило зубами кости чародея, высасывало мозги, раскалывало череп, точно орешек, выдергивало кишки иззубренным языком. «Во что встанет тебе избранная тобою судьба, я даже представить не могу», – писал когда-то Крис Хансен.
Теперь ему не пришлось представлять.
Его дар вернул его в прошлое, на семь лет назад, швырнув на песок арены, на стынущий труп, пробив мечом живот. Одной рукой он хватался за рукоять меча, чтобы пробудить его чары, другой прижимал к лезвию шею предателя. Голова предателя осталась у него в руках, и он швырнул ее, словно мяч, на колени сидящему рядом богу. Бог выдавил те слова, ради которых Хэри пошел на смерть, слова, которые спасали и его, и богиню, которую он любил, – и когда радужный ореол портала Уинстона замерцал вокруг, чтобы утащить за собою в преисподнюю Хэри и все, чего он касался, он потянулся… чтобы взять бога за руку.
Зачем?
До сего дня Хэри не приходило в голову задуматься об этом.
А в ответе на этот простой вопрос крылась суть всей его жизни.
Делианну вспомнилось, как много лет назад он ощутил, что этот парень реальнее его самого, что склонный к смертоубийству обаятельный хулиган находится в резонансе с некоей фундаментальной структурой бытия. Тогда он мечтал сам коснуться этой вышней реальности. Теперь ему это удалось: и в груди его закрутилась спиральная галактика боли и потерь.
Делианн выпал из сердца калеки почти сразу же. Задыхаясь, вцепился он в плечо стоящей рядом женщины. Наверху увечный человечек беспечно махнул «козлам», словно дворянин, раздающий указания носильщикам паланкина, и те двинулись дальше.
Чтобы перекрыть вопли толпы, Делианну пришлось кричать т’Пассе в самое ухо.
– Дотащи меня к нему! Т’Пассе, умоляю! Мы должны защитить его! Они ж его растерзают!
Она покачала головой и, наклонившись к чародею, гаркнула в ответ:
– Уже сделано! Наши люди ждут Кейна у подножия лестницы.
– Мы должны… должны идти туда! – настаивал Делианн. – Обязательно!
Т’Пассе склонила голову к плечу, окинула чародея долгим задумчивым взглядом и ответила уже потише:
– И чем, по-твоему, ты в силах помочь самому Кейну? Делианн, ты едва стоишь на ногах.
– Ладно. – Делианн осел. – Ладно, только… – Взгляд его бегал между полом, потолком, фигурами зэков, избегая лишь ее. – Не в том дело, чем я могу помочь ему, – проговорил он наконец. – А в том, что он может сделать для меня. Я должен поговорить с ним. Хоть минуту. – Ему стыдно было, насколько отчаянно – безнадежно – это прозвучало, но т’Пассе то ли не заметила, то ли не сочла важным. Но чародей не мог ответить: «Потому что когда-то он сказал мне, что я самый храбрый сукин сын из всех, кого он встречал». Не мог сказать: «Потому что двадцать семь лет назад я его предал». – Ты все спрашиваешь, чего я хочу. Я хочу… должен… поговорить с этим человеком. Хоть недолго. Но я должен.
