Как только стражники уволокли тело Аспида и сходни поднялись за ними, Делианн протолкался к незнакомцу, который был когда-то его другом.
– Я хочу помочь тебе.
Хэри окинул его долгим, недобрым, оценивающим взглядом.
– Ты прежде был излишне щепетилен. Тут пару дней будет жарко.
– Щепетильным и остался. Но это меня не остановит.
Хэри кивнул, вспоминая.
– Да и раньше не останавливало.
– Верно, – согласился Делианн. В груди его поселилась стылая, колючая не-боль, словно под ребра ему воткнули тонюсенький острый стилет. – Так и было.
Хэри не потребовалось помощи, чтобы навести порядок в яме: зажатым между «змеями» с одной стороны и кейнистами т’Пассе – с другой остальным заключенным оставалось лишь покориться. «Лучше пусть тебя боятся, нежели любят», – рассеянно заметил он как-то в разговоре с Делианном, – ибо любят подданные по своей воле, а страшатся – по твоей».
Было это вскоре после смерти Аспида. Делианн склонился над лодыжками Хэри, комком мешковины стирая омертвевшую плоть с язв. Если суровая эта процедура и причиняла Хэри хоть малейшее неудобство, он этого не выказывал.
– Я читал «Государя», – ответил Делианн так же тихо и бесстрастно. – Сколько мне помнится, затем Макиавелли заключает, что лучше всего – когда тебя боятся и любят.
Хэри сверкнул мрачной усмешкой.
– Да, тот еще фокус. Здорово… если получится. – Он пожал плечами, будто отгоняя мысль. – Лучше буду держаться того, что умею.
– Вызывать любовь не так сложно, Хэри.
Ухмылка поблекла, глаза прищурились.
– Тебе – может быть.
– Это связь, вот и все. Осознание уже существующей связи. – Делианн помотал головой. От жара ему не удавалось изъясняться ясно. – Покажи, что они связаны с тобою. А ты – с ними.
– Ага, Конфуций, – ощерился Хэри. – Намекнул бы лучше.
Делианн многозначительно глянул на Орбека. Тот угрюмо сидел на скамье в четверти окружности Ямы от родника.
– Весь день его шпыняют тем, как ты скрутил его. Одно слово, и Орбек – а с ним вся группировка огриллонов – окажется на твоей стороне.
Хэри задумчиво кивнул.
– Попробовать стоит.
Когда Делианн закончил перевязывать раны той же мешковиной, Хэри кликнул двоих «змей», чтобы те отнесли его в центр Ямы, и подозвел к себе Орбека.
– Я сказал дурные слова о твоем отце и твоем клане, – серьезно проговорил он. – Мне не следовало так поступать. Я прошу у тебя прощения.
От изумления огриллон не нашелся, что ответить.
– Ты был готов биться и умереть за отцовскую честь, – продолжал Хэри. – Я уважаю твою готовность и уважаю тебя. Ты истинный сын Черных Ножей, Орбек. Твой клан должен гордиться тобой.
Он повысил голос, чтобы было слышно всей Яме.
– Никто из вас не заметил, что, покуда мы дрались, Орбек мог порвать мне бивнями горло. И не сделал этого лишь потому, что мы договорились. Я не победил его, а подкупил. – Он протянул руку. – Орбек, я бы хотел назвать тебя другом.
– Третье правило, да? – ухмыльнулся огриллон сквозь клыки, но руку принял, и видно было, как не хочется ему отпускать ее. – Тебе… э-э… – пробормотал огриллон, – наверное, нужен парень на подхвате? Такой, на кого положиться можно?
Хэри прищурился.
– Предлагаешь себя?
Орбек пожал пелчами.
– Хочешь – давай.
Огриллон с самым серьезным видом взгромоздил Хэри на плечи и отнес обратно, туда, где сидел на скамье Делианн. С высоты его роста Хэри глянул на чародея и произнес одну только фразу:
– Хитрый ты все же сукин сын.
В следующие сутки Хэри ухитрялся оказываться одновременно везде; вздремнул ли он хоть минуту, Делианн не поручился бы. Всюду его носил Обрек – настаивал на этом, и сама настойчивость преображала прежнее унижение в почесть.
Большинство заключенных было прямо-таки благодарно, что нашелся начальник, и сопротивление власти Кейна оказывали по большей части сами кейнисты. Как не уставала объяснять т’Пассе: «Кейнизм не религия, а философское направление. Твоя личность для нас несет сугубо символическое значение. Мы позаимствовали твою иконографию – Князь Хаоса, Враг господень – у церкви Возлюбленных Детей, чтобы подчеркнуть отказ от ценностей, которые проповедует Ма’элКот».
– Если бы меня спросили, – намекнул ей Хэри, – я бы посоветовал не лапать мою иконографию.
– Ты имеешь право не соглашаться с нами, – ответила она. – Твое неодобрение значит для меня ровно столько, сколько я решу. Я имею право противостоять твоей воле.
– А как же, – Хэри улыбнулся ей. – Уважаю твое право на сопротивление. А ты уважай мое право сломать тебе за это ноги.
– Да, уважение – это фундаментальный вопрос, – кивнула т’Пассе.
Большую часть времени Хэри проводил, гоняя свое войско.
Он выбрал самых сильных, самых бешеных из «змей», тщательно перемешав их с перворожденными и огриллонами. В обмен на позволение применять насилие в Яме им поручено было наводить порядок среди заключенных. Кроме того, им давали уроки рукопашного боя – в роли преподавателя выступала т’Пассе. Это особенно притягивало молодых и впечатлительных заключенных: искушение научиться особым приемам самого Кейна.
Разумеется, стража не позволила бы проводить такие уроки, если бы поняла, что происходит внизу, но тренировки тщательно маскировались под спортивные танцы и проводились в кругу заключенных, подпевавших и хлопавших в ладоши в такт. Хэри признался Делианну, что украл идею в стиле единоборств, созданном бразильскими рабами – те тоже делали из боя танец, чтобы практиковаться на глазах у хозяев-португальцев.
Раздача пайков теперь строго контролировалась, Даже когда опускались плетеные корзины, каждую принимал один зэк, и к нему затем выстраивалась очередь, чтобы каждый получил отмеренную порцию пищи. Немедленно образовалась своя экономика, основанная на обмене продуктами и сексуальными услугами. Сделки разрешались любые, «солдаты» Кейна следили лишь за тем, чтобы обмен проводился честно. Вымогательство или принуждение в любом виде каралось быстро и безошибочно. Правосудие Кейна ни разу не наказало невинного; в истории двух миров его судебная система была единственной, в которой невиновность служила совершенной защитой.
Единственным судией в Яме был присущий Делианну дар.
От лихорадки он стал заглядывать в души все чаще. Стоило ему долго приглядываться к человеку, и – накатывало; он проникал не только в обстоятельства каждого дела, но и в сердца истцов. Споры стали редки, а самозваная полиция Ямы, невзирая на преступные склонности большинства ее тружеников, – абсолютно неподкупна после того, как мелкое вымогательство, совершенное одним из солдат Хэри, послужило поводом к исключительно жесткой казни.
