Он стал знаменитостью студгородка, экспонатом, звездой единоличного шоу уродов. На острове не осталось ни единого человека, кто не знал бы Хэри Майклсона, кто не хотел бы любой ценой приблизиться к нему. Вокруг его столика в кафе, как раньше вокруг моего, собиралась толпа.
Он был идолом растущего кружка потрясенных чародеев и неофициальным талисманом Боевого коллежа. Коннор и Колон взяли привычку следовать за ним, словно молодые волки за вожаком стаи; не держа на него зла за увечья, они хвастались ими, рассказывали, как Хэри выдавил Коннору глаз и почему Колон до сих пор немного прихрамывает. Отметки его по всем предметам неуклонно росли, особенно по академическим дисциплинам. К тому времени, когда начались турниры – в неделю моих экзаменов, ясно было, что Хэри окажется одним из первых на курсе.
Я не завидовал ему. Он заслужил славу. Подстава там или не подстава, а Хэри был героем. С голыми руками выйти против четверых боевиков – этого не было в нашем плане, но Хэри не поколебался. И я никогда не забуду, что он мог просто отсидеться в шкафу и дать им убить меня.
Вот только Боллинджер… Обломки кости повредили ему мозг. Мне передали, что левосторонний парез частично прошел – настолько, что бывший студент мог ходить с костылем. Но глаз потерял способность к аккомодации, левая сторона лица застыла в вечной кривой ухмылке, и Боллинджер никогда не станет актером, никогда не попадет в Поднебесье. Остаток дней он проведет в приюте, в родной Филадельфии, на минимальном пособии.
Однажды я едва не позвонил ему. Не знаю, что бы я сказал ему – что тут вообще можно сказать? Как можно объяснить, что я каждый день раз за разом, стоило мне отвлечься, влезал в его шкуру, каждый день становился им – страдающим от недержания, распростертым на госпитальной койке, когда медсестра вытряхивает в утку его подгузник. Мучительно ковыляющим по залу физиотерапии с пристегнутым к плечу стальным костылем вместо здоровой ноги, подволакивающим омертвевшую половину своей когда-то величайшей гордости – своего тела. Чувствовал, как из моего навсегда полуоткрытого рта стекает струйка слюны.
Может, я хотел сказать ему, что никогда не забуду, сколько пришлось заплатить за исполнение моей мечты.
Я сдал экзамены за семестр, все на высший балл, как обычно. Я перетерпел остаток эльфирующих операций, ходил на занятия, делал курсовые, жил как живется.
Держался в стороне.
Я питался в комнате и ни с кем не беседовал. Я бродил из класса в класс, как привидение. Вскоре и со мной перестали заговаривать. У моего кружка подлипал нашелся новый герой, а я только рад был от них избавиться.
В кошмарах мне являлась вовсе не физиономия Боллинджера. Я видел лицо Чандры и слышал его голос. Он спрашивал: неужели не было другого способа?
Хэри держался рядом со мной. Не думаю, что я особенно ему приглянулся; кажется, он считал, что в долгу у меня, и поэтому возвращался, заговаривая со мной, не позволяя опустить руки.
Именно Хэри твердил, что не надо разыгрывать навязанный Чандрой гамбит вины, напоминал, что именно упрямство Чандры заварило кашу. Произнесенная в лазарете речь администратора, говорил он, не больше чем попытка слабака избежать ответственности за свои поступки. Может, так оно и было, только фактов это не меняло.
Я даже не пытался поступить иначе. Даже не подумал, что это возможно.
Быть может, постаравшись, я смог бы спасти свою мечту, не убивая мечты Боллинджера. Я рухнул в мир по Хэри Майклсону. Обратился к насилию, устроил бойню, потому что так было легче – проще и эффективнее.
Веселее.
Такую цену за свою мечту я не мог платить. Я продолжал учиться по инерции. Никому не сказав, даже Хэри, я принял решение. Я брошу актерское ремесло. Плюну на Поднебесье. Позволю умереть мечте о магии. Боллинджеру это не поможет, конечно. Зато я хоть буду спать спокойно.
Достаточно просрать экзамены, и больше выбора не будет. Пересдачи не существует. Если проваливаешься перед всем экзаменационным советом, тебя просто отправляют домой.
В ночь перед экзаменом Хэри Майклсон снова спас мне жизнь.
18
Мы сидели в моей комнате за литровой бутылью рецины и говорили о карьере. В Консерватории есть такая традиция: в ночь перед экзаменом друзья студента устраивают с ним пьянку. Все равно уснуть в такую ночь от волнения невозможно, а друзья составят тебе компанию.
Кроме Хэри, друзей у меня не осталось.
Когда придет его черед устраивать ночное бдение – в следующем семестре, у него в комнате набьется столько доброжелателей, что не протиснешься из угла в угол. В тот вечер мы сидели вдвоем по берегам лужи бледно-желтого света, разлитой настольной лампой, пили кислое, отдающее смолой вино и болтали вполголоса – все больше о нем, потому что, если бы речь зашла обо мне, я не смог бы ни говорить, ни слушать.
– Да ну, Крис, – пробормотал он, слегка запинаясь, и осушил последний стакан. – Думаешь, у меня правда прокатит?
– Хэри, – серьезно ответил я, – ты уже звезда. Глянь, как все на тебя смотрят. Любой знает, что ты далеко пойдешь. Ты словно из фильма про самураев вышел или про пиратов там. Актерская индустрия всегда ищет чего-нибудь новенького… и даже этого мало. Что бы это ни было, у тебя оно есть. То, что делает звезду. Я это вижу. И ты видишь. Ну прикинь, как ты, не знаю, ожил , что ли, когда на тебя начали обращать внимание. Черт, если бы я тебя похуже знал, то решил бы, что ты счастлив.
Он улыбнулся донышку пустого стакана, глядя куда-то в далекое будущее.
– И кем мы, по-твоему, будем через двадцать лет? Звездами мировой сети? Журналы, посвященные нашей половой жизни, и все такое?
Я пожал плечами.
– Ты – может быть, если доживешь. Я? Наверное, буду вице-президентом семейных фабрик в Мальме.
Слова слетели с языка так легко, будто почти не причиняли боли.
Он полупьяно воззрился на меня по-совиному, не понимая.
Я покачал головой в ответ на невысказанный вопрос и втянул воздух, больно царапнувший оцепеневшее сердце.
В конце концов пришлось бы ему сказать. Тщеславие, конечно. Мне казалось, что я сумею перенести и смешки за спиной, и всеобщее «Я знал, что он не сдюжит», и лживые соболезнования остальных студентов, когда не сдам экзамен. Но только не от Хэри. Ему я должен был сказать, что провалился нарочно. Из всех, кого я знал в своей жизни, ему я более всего хотел доказать, что могу пройти любой тест – только не желаю.
Чтобы он понял: я отказался, а не провалился.
– Не могу, Хэри, – пробормотал я. – И так подумаю, и эдак, по-всякому… не могу. Помнишь, что ты мне заявил, когда мы только познакомились, столько месяцев тому назад? «Характер не тот». Ты был прав. Не тот.
– Херня.
– Правда.
