– Поднимайте людей, – прошептал Делианн. – У вас мало времени.
Не получив ответа от призрачных теней, заполнявших его замутненное поле зрения, он окликнул:
– Т’Пассе?
Делианн повысил голос, ожидая услышать свой крик, но ему удалось издать лишь хриплый стон:
– Т’Пассе, ты здесь?
Сильные пальцы сжали его дрожащую руку.
– Делианн, я здесь.
Он медленно перекатил тяжелую, как глыба, голову в ту сторону, откуда прозвучал ее голос. Сбоку над ним нависала густая тень; она имела рельеф, немного смазанный движением, – изогнутая сетка ауры, размытая реальностью Ямы и тем, что творилось в Донжоне. Делианн нахмурился и покосился на тень.
– Ночные нити, – тихо прошептал он.
Ему хотелось объяснить ей свою мысль.
– Ночные нити вытягивают тени из луны…
Нет, это вряд ли поможет. Он поднял руку к глазам и попытался сфокусировать зрение.
– Все рассыпается на части?..
Т’Пассе вздохнула, нагнулась к нему и понизила голос:
– Уже распалось.
Делианн дотронулся липкими пальцами до ее руки.
– Это только кажется . Что все распадается. Мнится. Оно спадается. Стягивается к центру, которого пока нет..
Опухоль на бедре Делианна увеличилась, покраснела и прорвалась. Ее гниющее содержимое пропитало комковатый тюфяк, и теперь от него отвратительно несло. Рана на месте нарыва напоминала кратер, окруженный серой и мертвой плотью. Она была такой большой, что т’Пассе могла засунуть в нее кулак.
Делианн старался говорить осмысленно, но лихорадка мешала ему сосредоточиться.
– Это наш шанс, – продолжал он. – Мы должны нанести удар, который поможет Хэри.
– Ничего не понимаю.
– Я не в силах это объяснить, – вздохнул Делианн.
Слова были микроскопом, а истина – планетой. Даже если бы он описал серебристый шлейф событий, увиденный им во мраке неопределенности, разве она поняла бы его? Сходящиеся концентрические круги Силы перемещались и текли через две вселенные; они сужались и фокусировались в одну точку – в звезду «здесь и сейчас»; скалярное подобие фрактальной реальности возникало из взаимодействия кварков и охватывало горизонты событий всех вселенных. Какие слова могли объяснить это женщине, ум которой не был приучен к таким понятиям?
Делианн попытался поднырнуть под волны лихорадки и опуститься в спокойные глубины «здесь и сейчас» – ниже того места, где он чувствовал нараставшую бурю неистовства, нависшую над миром, Империей, городом и подземной тюрьмой. Неистовство жужжало, как пчелиный рой, в Зале суда; оно будоражило выгребные ямы под Шахтой. Насилие просачивалось в реальность на галерее Ямы; копилось, словно гной, в его ране, под дряблой омертвевшей кожей. Неистовство росло, пока дежурный арестант стоял у двери Шахты, ожидая, когда охранники впустят его.
И в том же пятне за гранью мира искрилось белое пламя Силы. Нити черной Силы устремились к нему, свиваясь в полосы, в веревки, затем в тросы, пульсировавшие от яростной мощи.
– Поднимай их, – прошептал Делианн. – Собирай всех и каждого. Поднимай их на ноги. Делай как я говорю. Это ваш единственный шанс.
– Вы слышали его, – обращаясь к верхним теням, сказала т’Пассе. – Чего вы ждете?
Несколько призрачных теней удалились от него, скользя друг через друга. Другие тени заметались по Яме, уплотняясь или исчезая из вида. Узники вставали, собирались группами; к шипению неистовства прибавился шум суматохи.
Тень Т’Пассе склонилась ближе.
– Чего нам нужно ожидать?
– Не чего, а кого, – прохрипел Делианн.
Волна энергии сдавила горло, словно тошнота. Он с трудом выдавил слова вместе с кашлем:
– Кейн грядет.
Охранники открыли дверь Шахты.
– Делианн…
Он услышал в ее голосе отчаяние. Т’Пассе по-прежнему не понимала. Она все еще не верила.
– Делианн, Кейн умер.
– Нет!
– Он пробыл в Шахте несколько дней. С открытыми язвами на ногах. С глубокими ранами. К этому времени он уже умер.
– Нет, – прохрипел Делианн. – Хотя я ошибся, т’Пассе. Он не идет.
– Я знала, – печально сказала она.
Дверь Шахты распахнулась, и дежурный арестант шагнул вперед.
– Он не идет, – прошептал Делианн. – Кейн уже здесь.
4
Лязгает дверной засов. Орбек показывает мне клыки и приподнимает дубину. Кольчужная рубаха выглядит на нем, как кожура на переваренной сосиске. Я снова наг, но не печалюсь об этом. У меня остался нож.
Другой одежды мне не надо.
Орбек желает мне удачи:
– Умри в бою, Кейн.
Я поднимаю нож и салютую им, как мечом.
– Умри в бою.
Когда щель, подсвеченная лампой, становится шире, я шепчу ему:
– Давай начинай, черт возьми!
Потому что время для умных и осторожных действий уже прошло и нужно просто прыгать в пекло.
Орбек пинает полусогнутой лапой дверь. Такой удар свалил бы и быка. Дверь с грохотом распахивается. В двух шагах от нас стоит придурок с кувшином в руке и мешком на плече. С подбородка его свисает длинная нитка слюны. В тот же миг Орбек взлетает по ступеням и тычет «козла» дубиной. Тот с воем падает, и в освободившийся проем мгновенно устремляется толпа обитателей Шахты.
Охранники, стоящие у двери, даже не успевают отстегнуть дубины с поясов. Мы с Орбеком отбираем среди узников восемнадцать-двадцать помощников – в основном людей, хотя есть среди них и двое перворожденных да три-четыре огриллона. Эти парни сохранили долю разума и без колебаний отвечают на вопрос: «Ты хочешь умереть здесь внизу, в вечной тьме, или попробуешь подняться к свету?»
Рычащая волна обнаженных грязных безумцев оттесняет охранников от двери. Солдаты бросаются к навесным мосткам – оттуда сподручней стрелять из арбалетов, а иначе можно перебить друг друга. Пара заключенных выносят меня на галерею на руках. Орбек и еще шестеро узников бегут к платформе, на которой установлена лебедка мостика-сходней. Остальные, расправившись с охранниками на галерее, кидаются на навесные переходы к арбалетчикам.
– Поставьте меня у перил, – приказываю я своим носильщикам.
Те подносят меня к низкому ограждению галереи. Солдаты кричат мне и остальным, мол, сдавайтесь, руки вверх, деваться вам некуда – короче, всякую фигню. И все как один нацеливают свои арбалеты мне прямо в грудь. Обитатели Ямы застывают как вкопанные и выжидательно смотрят на меня, матерясь и сыпля проклятиями: это место – словно боевая граната, только и ждет, чтобы выдернули чеку.
