Дай мне проснуться.
3
Хэри брел по коридору, слегка пошатываясь. Как ни славно работал шунт, а здоровому спинному мозгу он уступал. До конца дней своих Хэри придется управлять ногами, словно чужими, с помощью невидимых кнопок. До конца жизни – марионетка от пояса и ниже, параличная кукла, пол-Кейна.
Ну, спросил холодный, пустой ночной коридор, как с этим жить?
«Как всегда, – ответил себе Хэри, стиснув зубы, как отвечал уже тысячу или миллион раз. – Справлюсь. Я справлюсь, блин».
Ровер неслышно двигался по его следу – сенсоры движения позволяли коляске держаться в двух шагах позади хозяина и чуть по левую руку. Когда Хэри зашел к кабинет, кресло осталось за дверями.
Со вздохом облегчения Хэри опустился в наполненное пеногелем кожимитовое кресло – самое удобное – и закинул руки за голову. Он чувствовал себя опустошенным, и в то же время что-то пугающе хрупкое распирало его изнутри – словно кишки набили яичной скорлупой.
Протерев глаза, он глянул на часы, мигавшие на столешнице: три часа сорок минут. В желудке шевельнулась тошнота, обрызгав глотку вонючими кислыми брызгами виски. Хэри сглотнул и поморщился, когда засаднило в гортани. Может, кофе выпить? Может, жизнь кажется дерьмом только с недосыпу и от первых аккордов до нотки знакомого грядущего похмелья?
Он поразмыслил, не позвонить ли в Кунсткамеру Тан’элКоту. Сегодня он мог цивильно побеседовать даже с врагом – а после стольких лет Тан’элКот и врагом-то перестал быть. Оба сделали друг другу немало зла, которое не прощают, – Хэри с охотой признавал, что совершил больше, нежели претерпел, – но это странным образом перестало иметь значение.
Он даже не разбудит старого ублюдка: Тан’элКот не спал уже лет двенадцать или тринадцать.
«Нет, черт! Нет, – повторил Хэри про себя. – Не стану. На сей раз – нет».
Позвонить Тан’элКоту – значит отвлечься. И только. Спокойствие, которое мог обрести Хэри в обществе врага, было ложным – иллюзия, ничего больше. Продлится оно не больше часа. И ничего странного. Хэри не был настолько слеп, чтобы не видеть, почему на самом деле ищет компании прежнего императора Анханы: Тан’элКот единственный до сих пор обходился с Хэри как с былым Кейном.
«Вот с этим тоже, блин, пора кончать».
Он развернул кресло к буфету красного дерева и заказал у кофеварки кувшин – двенадцать чашек по-юкатански. Машинка загудела тихо – ровно настолько, чтобы было слышно, как она работает: отмеряет жареные бобы из холодильника, перемалывает, добавляет корицы. В кофейник засочилась густая черная жидкость, такая крепкая, что от одного запаха глаза открывались сами.
Дожидаясь, Хэри лениво играл с клавиатурой на столе. Не то чтобы он хотел воспроизвести какую-нибудь определенную запись – пальцы сами знали, что ему нужно, машинально набирая длинный, подробный код.
Темный прямоугольник экрана слегка просветлел, напоминая мутное, затянутое низкими тучами небо. Смазанное буро-бежевое пятно медленно сложилось в лицо человека, маску бога. Рокот из встроенных динамиков складывался в слова, в музыку живой речи. Голос был мягок, и тих, и невозможно басовит, не так слышим, как ощутим костьми, точно подземная дрожь, предвестник землетрясения. Хэри не надо было прислушиваться, чтобы разобрать слова; он и так помнил. Помнил это небо. Это лицо.
Ма’элКот под созванными им облаками на стадионе Победы рокочет, успокаивая, утешая: «Расслабься, Кейн. Все в порядке. Тш-ш… лежи, расслабься, отвлекись…»
Хэри смотрел в стену кабинета и слышал, как синтезированные фразы актерского монолога звучат голосом Кейна из динамиков.
– Оставить все как есть? Хрен тебе.
– Никогда не сдаваться.
– Никогда.
И он не сдался. Он держался, каждый день по сей день. Он еще боролся. Этим он был, по крайней мере, обязан тому, кем был прежде.
Вздохнув, он неохотно приказал экрану подключиться к студионету. Несколько кодовых фраз позволили сети убедиться, что Хэри – тот, за кого себя выдает, и спустя несколько секунд из принтера посыпались распечатки свежих таблиц. Сложив их в стопку, Хэри принялся перебирать листы. Недоверие к данным, существующим только в электронном виде, в сети, вошло ему в кровь. Возможно, потому, что Хэри вырос в тени безумного либертарианства Дункана.
Когда-то у Хэри была изрядная библиотека реальных книг с настоящими, из хлопка и древесных опилок, страницами, картонными обложками – иные были напечатаны еще в девятнадцатом и двадцатом веках, переплетены в кожу и фибролит, с золотыми обрезами. Дункан учил сына по возможности по книгам, и чем старше книга, тем лучше; по его мнению, всему, что напечатано после Чумных лет, верить нельзя.
– Печатная страница – это предмет, понимаешь? Вот ее напечатали, и она у тебя в руке. И если лист подменить, подправить, выдернуть, это видно , заметно, где буквы выжжены или замазаны. А электронный текст, он же наполовину воображаемый, всякая сволочь может туда залезть и подменить все согласно последнему единственно верному курсу. Не веришь? А ты найди в сети любые работы Джона Локка. Любой текст Авраама Линкольна. Фридриха Ницше. Алистера Кроули. Сравни то, что видишь на экране, и то, что напечатали когда-то. Многому научишься.
От этих книг, конечно, давно пришлось избавиться. Их продали за сотни тысяч марок. Иные, правда, и продать-то нельзя было – запрещенные работы таких неличностей, как Шоу, Хайнлайн и Пейн, – они покоились в запертом сейфе поместья Сангре-де-Кристо, принадлежавшего патрону Хэри, праздножителю Марку Вило. Пока Дункан здесь, Хэри не мог держать дома книги.
Приговор бунтовщику Дункану Майклсону был отложен на множестве условий. При первых признаках антиправительственного поведения – например, чтения запрещенной литературы – социки запустят в Дункана когти и уволокут его уже не в немой блок соцлагеря имени Бьюкенена. В этот раз его киборгизируют и продадут в рабочие – а в неволе Дункан не продержится и недели. В нынешнем состоянии, пожалуй, дня не протянет.
Вспомнилось, как спорили Дункан с Тан’элКотом года четыре тому назад, когда отец еще мог разговаривать вслух.
– Мы считаем самоочевидными следующие истины : что все люди созданы равными ; что творцом они наделеныопределенными неотчуждаемыми правами …
Хэри едва не улыбнулся. Дункан цитировал Джефферсона с язвительным придыханием – это значило, что Тан’элКот опять его довел. Отец отступал на позиции Джефферсона, только когда Тан’элКот ловил его на логическом противоречии.
Та сценка встала перед глазами Хэри, как наяву: Тан’элКот сидит за столом в кухне Эбби, и стол кажется игрушечным рядом с его тушей. Тяжелая кружка с кофе в его лапище похожа на чашечку для эспрессо. Великан облачен в стильный, безупречного покроя однобортный костюм, как полагается профессионалу, шоколадные кудри стянуты в старомодный хвостик. Он вел себя со спокойной учтивостью манекенщика, но в глазах плясало нескрываемое веселье. Спорить с Дунканом ему нравилось.
