– Дайте я…
– Нет проблем, – Хэри поднял руки. – Всего и делов…
Еще пара клавиш загрузила в память вчерашнюю резервную копию. Современные лазерно-гелевые блоки памяти были лишены недостатков магнитной записи, которую сменили. Данные в ядре были стопроцентно стабильны… но не вечны. Перезагрузка ядра физически стирала данные в желевидной среде. После того как ядро переписано скрещенными лучами ультрафиолетовых лазеров, восстановить записи разговоров Хэри, которые Келлер, несомненно, вел, не смогла бы никакая программа по восстановлению информации.
Келлер подозрительно уставился на своего начальника поросячьими глазками.
– Вы это нарочно сделали, – сдавленно прошептал он.
Хэри пожал плечами.
– Все никак не свыкнусь с этими новыми программами.
– Не верю. Ни на грош не верю. Не знаю, что вы затеяли, но у меня есть долг перед Советом…
– Ну, я виноват. Извини, – легкомысленно промолвил Хэри, подступая к низкорослому помощнику так близко, что взгляды их не могли не встретиться. – Облажался. Когда будешь сочинять отчет, не забудь напомнить Совету: единственное, что у меня действительно хорошо получалось, так это убивать людей голыми руками.
Он вглядывался в глазенки Келлеру, пока там не затеплился, разрушая самоуверенность, обычный страх.
И, пока Келлер пытался сообразить, как ответить, Хэри ушел.
3
Ровер терпеливо поблескивал хромом у распахнутых дверей личного лифта Хэри. От лифта до суфлерки пешим ходом было пять минут. Инвалидное кресло держалось в двух шагах за левым плечом.
У двери Хэри остановился. По сторонам ее, словно атланты, подпирали стену двое спецов из СБ, держа наизготовку силовые ружья.
– Я, – проговорил Хэри, отдышавшись, – директор Студии, администратор Хэри Капур Майклсон.
– ПРИНЯТО, – хором отозвались спецы.
Всякий раз, когда Хэри подходил к спецам вплотную, у него начинала зудеть шея. Слишком хорошо помнилось, как один из этих киборгизированных ублюдков выстрелил ему в голову. При каждом взгляде ему казалось, словно струя гелевых пуль снова вот-вот ударит ему в череп. Киб-ярма на шеях подавляли высшие познавательные функции, делая спецов неподкупными, механически верными долгу и совершенно неспособными на бунт.
– Никого, кроме меня, не впускать и не выпускать из помещения без моего явно высказанного разрешения.
– ТАК ТОЧНО.
И все равно, проходя между ними, он вздрогнул.
Двое техников в суфлерке уставились на директора, точно перепуганные щенки, ожидая наказания, и разом поднялись на ноги в почтительном молчании.
Хэри кивнул им, раздумчиво глядя сквозь стекло в зал Кавеа, на добрую пустующих тысячу мест первой очереди, от которых у него кишки узлом завязывало. Черт, при Кейне Кавеа десять лет была распродана на каждое Приключение – а сейчас десять актеров разом не могли привлечь в Студию Сан-Франциско больше четырех тысяч зрителей. Один бог знает, сколько частных лож на верхних рядах пустует.
Он встряхнул головой. Сейчас не это важно.
Пробежав взглядом по рядам мониторов, он быстро нашел точку зрения Росси. Шоу продолжалось: теперь всякий раз, когда актер смотрел на чей-то труп, над телом вставали призраки прошлого. Прозрачные матери качали еле зримых младенцев, размытая детвора бегала, смеялась, швыряясь яблочными огрызками, сплетенные из дыма и паутины юноши пели печальные серенады, слагали стихи, уединялись с возлюбленными среди выжженных мертвых деревьев.
И сквозь каждую тень, как сквозь полурастаявшее стекло, виднелся раздутый, поклеванный воронами, черный от гноя труп – конечный итог всех светлых улыбок и материнских объятий.
«Вы уже, верно, догадались, что зрите перед собою фантазм – то, что хумансы кличут иллюзией. Кое-то скажет вам, что фантазм – это отрицание реальности, все равно что ложь, что увиденное вами невозможно, что я показал вам фантазм – и потомусоврал. Это не так.
Это величайший дар моего народа – представлять чужим очам наши воплощенные мечты. Фантазм – это орудие, и, как любое орудие, владеть им можно ловко или неумело. В руках мастера фантазм открывает истины, которых иным способом не узреть.
Это фантазм той силы, с которой я призываю вас сразиться. Это мечта слепого бога ».
Хэри нахмурился, задумчиво пошипев сквозь зубы. Второй раз Хансен упомянул об этом слепом боге – или все же Слепом боге? Где-то когда-то ему уже доводилось слышать это выражение или читать… В отцовских книгах? Быть может. При случае обязательно надо спросить Дункана. Он может помнить.
– Готовьтесь вытащить его, – Хэри кивнул на экран. – По моей команде.
– Вытащить?.. – Техники тревожно переглянулись. – Зачем? У него даже аудитории нет.
– Исполняйте, техник. Это приказ.
– Администратор, мы не можем – при туземце. Это открытый перенос… правило Коллберга…
– В жопу правило Коллберга, – отчеканил Хэри. Вспомнилось одно из наставлений отца: «Любая власть, будь то политическая или иная, есть по сути своей прикрытие грубой силы – и подчас приходится напоминать об этом людям». – Я даю вам выбор. Или вы его вытаскиваете по моему прямому приказу, или…
– Но правило…
– Или, – перебил Хэри, – один из спецов за дверью приставит тебе пушку к темени. Вопросы есть?
Техник съежился, словно мальчишка перед лицом отцовского гнева.
– Нет, сэр, – промямлил он, повернувшись к пульту.
Хэри обернулся ко второму:
– А у тебя?
– У меня? Я вообще молчу, сэр…
– Вот и славно.
Он сверлил техника взглядом, покуда и тот не повернулся к панели управления.
Эльф снова появился на экране.
– И я, по крайней мере, не порождение фантазма.
Он потянулся к лицу Росси, так что пальцы скрылись за краем поля зрения.
– Я настоящий. Почувствуй мое касание. Я здесь. Во имя всего, что наши народы почитают святым, я умоляю вас о помощи.
Хэри едва слышал его. Покуда голос эльфа перекрывал предательские шорохи, он нажал клавишу ручного выброса на одном из двух гравировальных аппаратов, записывавших Приключение Росси, а выскочивший кубик спрятал в ладони, торопливо подменив на чистый с полки.
Губы его скривились в той особенной ухмылке, которой он уже семь лет не пользовался.
– Знаете что, ребята? – промолвил Хэри. – Наверное, насчет открытого переноса вы правы.
Техники воровато переглянулись, опасаясь, что их движение будет замечено.
– Сэр?
