Взгляд Шенкс смягчился на миг. Она помедлила с ответом.
– Его прислали мне почтой… э-э… анонимно, – проговорила она наконец. – Да… анонимно.
Хэри как раз прикидывал, успеет ли добраться зубами до ее горла, прежде чем социки его скрутят, когда услышал голос Веры:
– Пап! В чем дело? А где бабушка?
Ее вел за руку один из охранников «СинТек». На социальных полицейских она смотрела с изумлением, медленно переходящим в недоумение и обиду.
– Он сказал, что бабушка приехала, – наябедничала она. Бабушкой для Веры всегда была мать Шенны, Мара Лейтон. Девочка подняла глаза на охранника: – Нельзя врать детям, мастеровой. Это очень, очень плохо.
Эвери Шенкс обернулась, вытянувшись во все шесть футов царственного спокойствия.
– Он не солгал, дитя. Я твоя бабушка.
Когда они стояли рядом, разглядывая друг друга, фамильное сходство – форма лица, осанка – было неоспоримо. Хэри передернуло, как после удара шоковой дубинкой.
Вера нахмурилась и закусила губу.
– Мама очень волнуется. – Она глянула на Хэри и серьезно добавила: – Она возвращается домой. Она правда очень-очень волнуется.
На миг Хэри с облегчением расслабился – «Ну слава богу, Шенна разберется с этим дерьмом в минуту» – и вдруг понял, что поставлено на карту. Что случится, если Пэллес Рил покинет Поднебесье, не закончив своей работы. Вернуться она уже не сумеет…
– Нет, – вымолвил он. – Нет, Вера, нет, ей нельзя возвращаться. Скажи ей, что я справлюсь. Я справлюсь. Пускай остается и заканчивает свое дело. Пусть остается, пока я за ней не пришлю.
Вера покачала головой.
– Он очень волнуется. – Она обернулась и смело уставилась в холодные синие глаза Эвери Шенкс: – Мама думает, что ты плохая женщина.
Шенкс поджала бескровные губы.
– Что за безумные фантазии по вашей милости кишат в голове у этого ребенка? – Секунду она смотрела на Хэри с нескрываемым омерзением, потом кивнула охраннику: – Отведи ее в машину.
– Вера… Вера, не бойся, – проговорил Хэри. – Я все исправлю. Чего бы это ни стоило, я все сделаю. Все будет хорошо, я обещаю.
– Все будет хорошо? – промолвила Шенкс. – Все уже хорошо.
– Шенкс, – чуть слышно прошептал Хэри. – Шенкс, не делай этого.
– Бизнесмен Шенкс.
Шея Хэри сама собой согнулась в поклоне.
– Бизнесмен Шенкс.
Она улыбнулась.
– Вот так ты будешь обращаться к этому ребенку, если когда-либо с ней еще встретишься. – Она махнула рукой синтековским громилам: – Идите.
– Папа? – Недоумение Веры перешло в страх, когда охранник взял ее на руки. – Папа, пусть он отпустит меня!
– Бизнесмен… – проскрипел Хэри. – Пожалуйста .
– Намного лучше, Майклсон, – восторженно пропела Шенкс. – А теперь еще раз, погромче. Я хочу, чтобы твои поклонники слышали, как ты умоляешь.
– Папа! Пожалуйста! Папа!
Социки проложили в толпе коридор, и охранник понес девочку к дверям.
– Не стесняйся, Майклсон, – подбодрила его Шенкс. – По крайней мере, у тебя есть шанс умолять, а это больше, чем ты дал Карлу.
– Ты еще поплатишься за это, манда кислорожая! – с натугой прошептал Хэри сквозь стиснутые зубы. – Слышишь? Ты еще ни хера не знаешь, в какое говно влезла! Я тебя, блин, утоплю в этом…
– Я слышу угрозу? – с улыбкой перебила его Шенкс. – Или мне померещилось? Ты правда только угрожал бизнесмену на глазах у отряда социальной полиции?
Вера принялась отбиваться, но охранник только ухватил ее покрепче.
– Папа… ой! Мне больно! Пап! Папа, помоги !
Ничего не видя перед собой, Хэри рванулся из рук социков. На миг их хватка ослабла, и ему показалось, что сейчас он вырвется, но тот, что с дубинкой, врезал ему снова, и на сей раз жестоко. Хэри рухнул на пол, гальванически подергиваясь. Вера уже не звала его, а визжала так истошно, словно мир вокруг рушился.
Шенкс присела на корточки рядом с Хэри. Он никогда не думал, что человеческий голос способен выразить столько ненависти.
– Каждый вечер на протяжении семи лет я засыпала в слезах, Майклсон. Я протерла до дыр три кубика с записью «Ради любви Пэллес Рил». Я две тысячи раз видела, как ты убиваешь моего сына. Сейчас я хочу процитировать твои слова. – Она нагнулась к его уху, будто хотела поцеловать: – Ты правда думал, что я оставлю тебя в живых?
2
Эвери Шенкс пронизывало тепло. Удовольствие, которое она испытывала, другая женщина могла бы назвать сексуальным. Глядя на чудесные светлые кудри дочери Карла, она ощущала, как из глубины души поднимается некое добродушие. Если не сдерживаться, она еще и улыбаться начнет.
Вера спокойно и молча сидела рядом с Эвери в салоне «кадиллака». Истерика, начавшаяся при расставании с Майклсоном, прошла почти сразу после взлета. Эвери оценила столь необычное для девочки шести лет самообладание и решила, что кровь себя покажет в конце концов. Дитя, без сомнения, из рода Шенксов.
– Я буду звать тебя Верой, – наставляла ее Эвери, – а ты будешь обращаться ко мне «гран-маман». Мы вместе летим в Бостон, где ты будешь жить в приличном доме, с приличными слугами, и ходить в школу, подобающую молодым бизнесменам. Ты меня понимаешь?
Вера глянула на нее огромными, но совсем не испуганными глазами:
– Да, гран-маман.
Она повторила даже легкую гнусавость старинного французского прононса. Такое необыкновенно способное дитя… Но Эвери по привычке, выработанной годами, сохранила на лице суровую маску. Не следует проявлять телячьи нежности или слабость.
– Ты, – снизошла она, – очень хорошо воспитана.
– Спасибо, гран-маман.
Эвери отвернулась к окну, изумляясь про себя, как мог кастовый подонок вроде Майклсона вырастить хотя бы относительно цивилизованного ребенка.
– Гран-маман!
– Да?
– А кто такая «манда кислорожая ?»
Эвери зажмурила один глаз, будто раскусила невозможно кислую таблетку, и стиснула на миг зубых. Потом тонкие, почти невидимые губы скривились в почти-улыбке.
– Наверное, это я, – призналась она. – Дай руку.
Вера подчинилась, и Эвери взяла ее за ладошку.
– Это неподходящие слова для юных леди из деловой касты, – сообщила она и больно щелкнула девочку по запястью двумя пальцами.
В глазах Веры блеснули слезы. Девочка прикусила губу и всхлипнула, будто собиралась разрыдаться, но передумала.
