– Да, пап, знаю, но…
– Сеть. Весь. День. Смотрел. Поднебесье. Шенна. ВРИЧ. Социальная. Полиция . – Больной насморочно фыркнул. – Все. Сходится .
– Для меня – нет.
– Возьми. «Сказания». Читай. Познай. Врага .
Хэри перегнулся через кровать, чтобы повернуть экран к себе.
– Да, сейчас вызову…
Дункан с трудом поднял бессильную руку и уронил ее Хэри на плечо.
– Не. Электронную , – проскрежетал водер. – Книга это книга это книга. Электронная. Цензура. Глупый. Мальчишка . – Скрюченными пальцами он ткнул в сторону небольшой книжной полки под окном. – Книга это книга это книга .
– Ладно-ладно, я уже понял.
Обойдя койку, Хэри присел рядом с полкой и взял в руки тяжелый том «Преданий перворожденных».
Он торопливо перелистывал страницы, заполненные преданиями о Тихой земле и слепом боге, – тут фраза, там фраза, они зажигали костры памяти. Текст прочней задержался в памяти, чем мог ожидать сам Хэри. Сколько он уже не открывал эту книгу – лет тридцать, со школы? Кто бы мог подумать, что это дерьмо так глубоко въедается?
Тихая земля на первый взгляд казалась версией мифа об Эдеме: мирный край, где эльфы могли жить, не опасаясь драконов, где не было ни жестоких огриллонов, ни ульев крр’кс, ни упырей или демонов. Все живые твари в Тихой земле были лишены речи или колдовского дара; для эльфов она была чем-то вроде детского сада, игровой площадкой, потому что даже минимальные способности к чародейству давали там власть почти божественную.
Из Дома – Т’нналлдион , «места, где живут», как называли эльфы Поднебесье, – в Тихую землю можно было попасть через диллин , что переводилось примерно как «врата». Диллин могли быть определенные холмы, или озера, или пещеры, порой гроты или даже лесные опушки, где ландшафты обоих миров полностью совпадали. Как бы ни различалась топография окружающих мест, сами диллин были идентичны. Считалось, что диллин принадлежат обоим мирам враз, и вблизи дила эльф мог притягивать и направлять Силу из Дома.
В Тихой земле эльфы обнаружили примитивных зверообразных «диких эльфов» – короткоживущих существ, неспособных к чародейству, не воспринимающих даже токи Силы. Эти «дикие», как стали их вскоре называть, стали среди эльфов любимыми домашними зверушками и рабочей скотиной: сильные, умные, они даже обучались говорить. При дурном обхождении они могли быть крайне опасны, но добрым хозяевам были преданы безраздельно. Многих завезли в Дом, и неизбежно часть их разбежалась, но сумела сбиться в стаи за пределами эльфийских владений. Недолго живущие, они были необычайно плодовиты, и всего за несколько веков их стало несколько миллионов. Вскоре «дикие» превратились в силу, с которой приходилось считаться.
Хэри кивнул себе. Эта история была ему знакома: эльфийская версия мифа о появлении человека в Поднебесье.
Вот тут ему начали попадаться упоминания о слепом боге. Впрямую о нем не говорилось никогда; не описывался его облик, или силы, или мотивы. Насколько Хэри мог понять, слепой бог был чем-то вроде тайной силы, подбивающей дикарей на все, что не нравилось эльфам, – вырубать леса под пашни и строить дороги, возводить города и воевать. Все это называлось одинаково: «кормить слепого бога».
Именно слепой бог изгнал эльфов из Тихой земли примерно тысячу лет назад. Когда численность «диких» начала возрастать лавинообразно, эльфы не могли больше противостоять власти слепого бога. Они бежали с Тихой земли и закрыли за собой диллин . Этим глава кончалась.
Хэри пожал плечами.
– Не понимаю, – признался он. – ВРИЧ и социальная полиция тут вовсе ни при чем.
– При. Чем. Если. Тихая земля. Это. Наша. Земля .
– Опять начинаешь свои глупости? – вздохнул Хэри.
Из общедоступных записей в сети он знал, что лет сорок тому назад Дункан опубликовал монографию, в которой доказывал, что Подбенесье известно из древних земных легенд как царство фей, а людское население его происходит от подменышей. В монографии утверждалось также, что западное наречие – это индоевропейский язык, происходящий от франкского, среднеанглийского и древнескандинавского. Что культура Поднебесья так точно совпадает с культурой позднего европейского средневековья, потому что создали ее люди, происходившие оттуда, или их потомки. В академических кругах сей труд рассматривался преимущественно как первый признак приближающегося безумия.
– Не. Глупости. Читай. Комментарий. Читай .
– Пап…
– Читай. Глупый. Мальчишка .
Хэри снова вздохнул, открыв комментарии Дункана к той главе.
«Очевидно, что «Слепой Бог» – это сознательная, намеренно антропоморфизированная метафора наиболее опасной черты людской натуры: наше саморазрушительное стремление пользоваться, завоевывать, порабощать все сущее до последней мелочи и обращать себе на пользу, синергетически усиленное стадным инстинктом – извращенным стремлением к гомогенности племени.
Это превосходная и сильная метафора, осмысленная не только в контексте истории Поднебесья, но и истории Земли. Она служит превосходным символом промышленных пустошей современной Европы, скверного воздуха и отравленных пустынь Северной Америки: все это объедки на столе, с которого кормился «Слепой Бог».
Структурированное организующим метапринципом «Слепого Бога», выраженное лозунгом «предначертанной судьбы» безумие человечества обретает некую логику, становится в определенной мере неизбежным в противовес бессмысленному, необъяснимому опустошению, которым представало до сих пор».
Хэри присвистнул.
– И такое напечатали? Странно, что социки тебя не взяли на месте.
– До. Твоего. Рождения. Было. Посвободнее . – Дункан обмяк на миг, веки его опустились, будто от непосильной натуги, но скрежет водера оставался по-прежнему невыразителен. – Читай. Дальше .
Хэри снова открыл книгу.
«Слепой Бог» – не личность, наделенная божественной силой, не бог вроде Яхве или Зевса, попирающий гроздья гнева или осыпающий неверных перунами. Слепой Бог – это природная сила: как голод, как честолюбие.
Это бессмысленное стремление к мельчайшей прибавке уюта. Это «наибольшее благо для наибольшего числа людей», когда в число людей включаются лишь живущие ныне. Я воспринимаю Слепого Бога как тропизм, вегетативный рефлекс, обращающий человечество к всеразрушительной экспансии, как растение поворачивает листья к солнцу.
Это единая воля рода людского.
Она видна повсюду. С одной стороны, она создает империи, перегораживает плотинами реки, возводит города, а с другой – сводит леса, разжигает пожары, отравляет болота. Она дарит нам вандализм: квинтэссенцию сугубо человеческого наслаждения что-нибудь сломать .
