Пациент открыл глаза, посмотрел на доктора Кочеткова мутным взглядом, облизнул сухие губы и тихо спросил:
— Где я?
— В боль… нице, — вытаращив глаза от ужаса, сдавленно проговорил Андрей Сергеевич.
Пациент, продолжая держать Кочеткова за горло, повернул голову и огляделся. Взгляд его слегка прояснился, он снова посмотрел на доктора, скользнул взглядом по его белому халату.
— Вы доктор?
— Да…
Пальцы разжались, Андрей Сергеевич резко отпрянул и рухнул на стул.
— Вы с ума сошли! — прохрипел он и закашлялся, скривился от боли.
Пациент посмотрел на него странными желтоватыми глазами и тихо спросил:
— Как я здесь очутился?
— Вас доставили сюда с двумя пулевыми ранениями.
— Пулевыми?.. Куда меня ранило?
Доктор, несмотря на боль, не удержался от усмешки:
— Вопрос по существу. Пули вошли вам сюда… — Андрей Сергеич показал пальцем на свое сердце. — …И сюда. — Он ткнул пальцем себе в висок.
— Но я жив, — пробормотал пациент так, словно не был в этом уверен.
— Как ни странно, да.
Пациент закрыл свои золотисто-карие, мерцающие глаза. На лице доктора отобразилась тревога, он даже привстал со стула от волнения, но пациент снова разомкнул веки, посмотрел на Кочеткова и спросил:
— Сколько я уже здесь?
— Дольше, чем вы можете себе представить.
— Сколько? — повторил свой вопрос пациент, и на этот раз голос его прозвучал так резко, твердо и холодно, что Кочетков вздрогнул.
Нахмурившись, Андрей Сергеич ответил:
— Чуть больше месяца.
— Месяц, — повторил пациент и вдруг выгнулся дугой, побагровел и зашипел от боли.
— Что с вами? — быстро спросил доктор.
— Голова… раскалывается…
Кочетков схватил со столика шприц и ампулу, но пациент вцепился пальцами ему в руку, сжал ее и проговорил:
— Не надо…
— Это поможет одолеть боль, — пояснил доктор. — Я хочу вам помочь.
Пациент покачал головой, сжал зубы и несколько секунд лежал неподвижно. Потом расслабился, вновь взглянул на доктора и хрипло проговорил:
— Как это случилось?.. Кто в меня стрелял?
— Вас подстрелили на улице, — ответил Андрей Сергеевич, откладывая шприц. — Больше я ничего не знаю.
Несколько секунд парень лежал молча, затем вновь разлепил сухие губы и пробормотал:
— Я хочу отдохнуть.
— Да. Конечно. Разумеется. — Кочетков покосился на дверь, затем наморщил лоб и, чуть понизив голос, доверительно сообщил: — Полицейские просили известить их, когда вы придете в себя. Думаю, они сегодня же попытаются вас допросить.
Пациент молчал.
— Ну, ладно. — Доктор Кочетков поднялся со стула. — Отдыхайте, а я вас скоро навещу.
Уже у двери доктор вдруг остановился.
— Ах да, — сказал он, оборачиваясь. — Если захотите…
Он осекся. Пациент стоял на ногах, держась за спинку кровати. Доктор Кочетков вскинул брови:
— Что вы делаете?
— Собираюсь уйти, — ответил тот глухим, но твердым голосом.
— Но как же…
Парень оттолкнулся рукой от спинки кровати, подошел к Кочеткову и, глядя ему в глаза, холодно произнес:
— Снимайте халат, доктор.
— Что?
— Мне нужна ваша одежда.
— Но…
Глаза парня замерцали лютым, будто у зверя, огоньком, и Кочеткова от этого взгляда взяла оторопь.
— Сделайте это, док, — хрипло проговорил пациент. — Иначе мне придется раздеть вас самому, а это вам вряд ли понравится.
Неизвестно, что больше подействовало на Андрея Сергеевича — странный ли тон, каким были произнесены эти слова, или не менее странный взгляд, а может — и то и другое, — но доктор неожиданно смирился и сказал:
— Хорошо. Я сделаю, как вы просите. Но как только вы уйдете, я позвоню в полицию.
— Это ваше право, — холодно произнес пациент.
2
Редкие тусклые фонари не могли разогнать тьму, и парк был погружен в холодный, промозглый полумрак. Егор медленно прошел мимо стоек с рекламными щитами, на которых красовались одухотворенные лица артистов.
БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ — «БУДДА ХОДИТ ПО АРБАТУ».
ГАРИК СУКАЧЕВ — «СВОБОДУ АНЖЕЛЕ ДЭВИС!»
ГРУППА «ОКЕАН ЭЛЬЗЫ» — «Я НА НЭБi БУВ!»
Лица и имена артистов были Волчку знакомы, но он никак не мог восстановить в памяти связанные с этими лицами и именами воспоминания. Перед глазами мелькали какие-то смутные образы, строчки из песен, но едва он пытался сконцентрироваться на них, как слова тут же ускользали.
Заметив скамейку, он проковылял к ней. Его слегка мутило, а в голове стучал колокол. Сев на скамейку, он перевел дух и хотел уже подняться, чтобы идти дальше, но новый приступ боли пронзил его мозг, перед глазами заполыхали огненные протуберанцы, и Егор, понимая, что вот-вот рухнет на асфальт аллеи, вынужден был прилечь на скамейку.
Неизвестно, сколько времени он так пролежал. В голове дьявольской каруселью кружились строчки из песен:
Так сделай мне ангела,
и я покажу тебе твердь,
Покажи мне счастливых людей,
и я покажу тебе смерть.
І я відчуваю, як падаю в нэбо,
як падаю в нэбо, і краю нэма…
А небо становится ближе —
так близко, что больно глазам,
и каждый умрет той смертью,
которую придумает сам…
Его снова замутило. Он зажал уши ладонями. Песни смолкли, и боль стала тупее. Наконец боль слегка отступила, и Егор, расслабившись, погрузился в некое подобие мучительной дремы.
Из забытья его вывели человеческие голоса, и голоса эти приближались. Егор разлепил веки и увидел три приближающиеся фигуры. Впереди шел парень в белой куртке. За ним — светловолосая девушка и еще один парень в черном толстом шерстяном свитере.
— Маза фака! — воскликнул парень в белой куртке, остановившись перед скамейкой. — Тут кто-то дрыхнет!
Парни заслонили собой девушку и вгляделись в фигуру Волчка.
— Эй, мужик! — окликнул его парень в белой куртке. — Ты кто?
Егор разжал сведенные судорогой зубы и хрипло проговорил:
— Человек.
Парень ухмыльнулся:
— Сомневаюсь! Слышь ты, хрен с горы, валил бы ты отсюда. Здесь тебе не лежбище.
Егор не ответил. Новый приступ боли помутил его сознание, и на мгновение ему показалось, что он взмыл в воздух и уносится в ночную мглу.
