И это продолжало расширяться. Дальше. Пастухи и овцы умирали на холмах, расположенных в милях отсюда. Деревня в двадцати милях. Город, где жили тысячи невинных.
– Хватит! – закричала я. Но это останавливаться не собиралось. Неистовая боль мира разливалась вокруг, словно кровь из раненого сердца, собираясь поглотить все в своем безумии.
Рука Патрика крепко сжала мое плечо. Я услышала, как он со свистом втянул воздух…
…и увидела, как далеко внизу один человек вытаскивает другого из яркого белого пламени.
Оба целые и невредимые.
Но больше не люди.
– И рассказал ему Ионафан и сказал: я отведал концом палки, которая в руке моей, немного меду; и вот, я должен умереть, – произнес Патрик тихо. – Теперь ты знаешь, что нужно для того, чтобы создать джинна, заинька, Ярость мира.
Мое внимание было приковано к двум джиннам внизу. Один из них поддерживал другого, ошеломленно разглядывая простирающееся вокруг царство смерти.
Глаза Джонатана стали абсолютно темными, словно космос.
Мрачными, как день, породивший его.
Глаза Дэвида были медными, как кинжал, убивший его.
Он поддерживал Джонатана под руку, подставляя лицо дождю, и я знала, что он рыдает от радости, от горя, от чувства вины, что не смог вытащить друга быстрее для того, чтобы остановить все эти смерти.
– Ты хотела узнать о Джонатане, – продолжил Патрик, – Никто не мог пробудить Мать-Землю до него. Молюсь, чтобы этого не случилось впредь.
Он прикоснулся ко мне между глаз, и все исчезло.
Все длилось не больше минуты. Я съежилась на диване, ощущая холод несуществующего дождя, вздрагивая при воспоминании о невероятной мощи и зажав мертвой хваткой леопардовое покрывало. Патрик продолжал стоять рядом, глядя на меня сверху вниз, совершенно не затронутый тем, что я видела.
– Сколько? – прошептала я. Его брови приподнялись. – Сколько умерло?
– В тот день? – Он пожал плечами. – Достаточно для того, чтобы создать Джонатана. И для того, чтобы создать Дэвида тоже. Мы рождаемся из праха, разве ты не знаешь? Не только люди. Вообще все. Но не позволяй этому испортить себе жизнь, солнышко.
Я сидела и тряслась.
Льюис появился из-за моей спины и нерешительно остановился рядом со мной, закоченевшей и дрожащей, потом посмотрел на Патрика. Тот снова пожал плечами.
– Джо, ты в порядке?
– Вполне. – Я закрыла глаза и усилием воли прогнала ведение прочь. – Какого черта мне быть не в порядке?
Он присел на неудобную жердочку стула-туфли.
Патрик для себя выбрал нечто пластиковое в форме руки. Он запасся каким-то алкогольным напитком и сейчас, словно преданный фанат теннисного матча, с доброжелательным интересом ожидал начала шоу.
– Пора, – сказал он.
Мы с Льюисом переглянулись.
Льюис вновь вертел между пальцами пузырек, проверяя его на прочность.
– Просто сделай это. Ничего сложного.
Я вовсе не была уверена, что могу это сделать. И уж совсем сомневалась, что хочу. Боже, если для того, чтобы сделать настоящего джинна требуется такая масса энергии, каким образом мне сможет все это помочь? Как вообще это может хоть кому-то помочь? Я крепко зажмурилась, борясь со слезами.
Кто-то взял мою руку. Большие грубые теплые пальцы. Я смотрела в безмятежные, голубые, как море, глаза Патрика.
– Ты хочешь умереть? – спросил он меня очень тихо. – Если да, Джо, то сделай это сейчас. Тогда тебе не придется больше страдать.
Я подумала о Дэвиде, бегущем через дождь и грязь, теряющем последние капли крови, чтобы достичь чего-то, что он ценил больше собственной жизни. Шедшем наперекор величайшей силе мира, силе самого мира, во имя жизни.
Мне досталось это в наследство.
Благодаря этому я получила жизнь.
И было бы чертовски трусливым отдать се без борьбы.
– Нет, – сказала я, – я в порядке. Все нормально. Отвали, Санта.
Патрик улыбнулся и вернулся на свое место.
Льюис сделал глубокий вдох, раскрыл ладонь, на которой замерла в равновесии открытая бутылочка.
– Ну ладно. Готова?
– Нет. Но ты не обращай внимания.
– Будь моей рабой, – произнес он. Я ожидала более высокопарного тона, но это было сказано буднично, так, словно он заказывал пиццу. Я не чувствовала никаких изменений. Я сделала легкий жест рукой – давай же.
– Будь моей рабой.
Патрик наклонился вперед, навалившись на подлокотник – большой палец? – пластикового кресла, и я задумалась, что бы почувствовала, сидя в кресле в форме руки. Словно какой-то великан лапает тебя за задницу, может быть, так.
– Будь моей рабой, – закончил Льюис, и кое-что поменялось.
Я не сразу поняла, что именно.
То есть, конечно, я знала, но все началось на каком-то клеточном уровне и постепенно проявлялось вовне. Быстро. Сначала я почувствовала себя необычно, потом странно, а потом вполне клево.
И тут я разлетелась на части в бесшумном взрыве, став вращающимся туманом; но каким-то образом я все еще могла видеть, но только человеческими глазами, вернее в человеческом диапазоне… то есть не на эфирном уровне, но, тем не менее, имея доступ к этому плану, иначе я не смогла бы делать то, что делала.
И потом, когда эта волна достигла пика, я почувствовала, как меня вывернуло наизнанку, рассыпало на мельчайшие частицы, переделывая… перерождая.
В меня же саму. Только… другую. Лучше. Быстрее. Сильнее.
– Bay! – восхитилась я, но тут мое тело потеряло плоть. Я стала прозрачным серым туманом, движущимся все быстрее, влекомым силой притяжения, столь огромной, словно я была частицей пыли, засасываемой в черную дыру.
Этой черной дырой была маленькая бутылочка из-под духов в руках у Льюиса.
Я нырнула в крошечный, тесный контейнер, сдавив себя до некого джинноконцентрата, и как бы настойчиво не пыталась снова выбраться обратно, ничего не получалось.
Шок от происшедшего постепенно сменялся чувством бешеной ярости. Парень, мне это не нравится. Мне так это не нравиться.
Через некоторое время, показавшееся мне тысячелетием, Льюис произнес:
– Джо, выходи.
И противодействующее давление, удерживающее меня в пузырьке, исчезло. Я мигом выбралась наружу, кружась вокруг него, словно сердитый пчелиный рой, и снова вернула себе физическое тело.
Это требовало некоторой сосредоточенности, но на этот раз мне удалось это сделать гораздо быстрее – только доля секунды между кожей и одеждой. Она наделась на меня как колпачок на ручку. Льюис сначала выглядел удивленным, потом на его лице появилась немного глупая самодовольная улыбка, но секундой позже он вспомнил, что является джентльменом, и притворился, что ничего не видел.
