Не скажешь же, что попался на удочку Богу Тьмы и заложил душу, а затем десять лет бродил с жидкой кашей в башке вместо мозгов. Слишком многое хотелось поведать… и слишком мало мог рассказать.
— Понятно, — тихо сказала Мия. — Давно был в Генте?
— Месяца четыре назад.
— Как там? Я слышала, край еще держится…
— Да, — кивнул утвердительно. — Но скоро грядут перемены к лучшему. Возможно, тебе удастся вернуться…
Сказал и осознал, что сморозил очередную глупость. Женщина побледнела, задрожала. Во взгляде отразились мука пополам со злостью… Куда возвращаться? На пепелище? Туда, где тебя никто не помнит, а если помнит, сразу потащит в темницу как предателя родины? О, Эскер, сегодня ты образец чуткого ума и великолепных манер! Не лучше ли сразу лбом о стену, чтобы больше не дурить?!
— Я не хочу, — тускло обронила Мия. — Мое место здесь… рядом с Марком и детьми.
Повисла ужасающая пауза. Она смотрела на меня уже с неприязнью, обливала холодом. А я как дурак вдыхал изумительный аромат фиалок и сирени, любовался губами и разрезом глаз. И еще больнее чувствовал пропасть, разделяющую нас … глубокую, пустую. Комната стерлась в восприятии, ворохи одежды и зеркала убежали вдаль. Из подсознания пришел приказ — прочь! Уходи, урод!..
Я заставил себя вежливо поклониться, опять отступил к двери. Словно сквозь подушку, услышал собственный искаженный и каркающий голос:
— Мне пора, прости. Хотел рубаху купить, но зайду как-нибудь потом… Прощай, Мия.
— Прощай, Эскер, — шепнула она. Но как только я оказался в дверях, неожиданно воскликнула: — Приходи!..
Мышцы шеи поддались с трудом, я бросил взгляд через плечо. Женщина стояла, заломив пальцы в муке. Глаза блестящие и покрасневшие, нежные губы кривились в болезненной усмешке. Уже устыдилась порыва, но отступать было поздно…
— Уверена?
— Да, — зло сказала Мия. — С мужем познакомлю, с детьми… чаю попьем, поговорим.
— Хорошо, — кивнул после минутного колебания. — Я приду.
Ответа не услышал, прыгнул за порог как последний трус. Жадно хватанул ртом затхлый уличный воздух, мячиком скатился по крыльцу и отбежал подальше. Но тут заметил шагах в пятидесяти невысокого поджарого мужчину, шествующего с объемистыми тюками в руках. Лицо умное и правильное, волосы с проседью, а глаза мечтательные и счастливые. Незнакомец спешил, почти волоком тащил объемистые тюки. То и дело останавливался, подбирал лезущие во все стороны разноцветные бечевки…
Я свернул в ближайшую подворотню и, чеканя шаг, направился прочь. Услыхал за спиной звон колокольчика, мелодичный голос:
— Вернулся, милый?
— Да, моя хорошая, спешил как мог. Кто-то заходил?
— Просто интересовались. Проходи скорей, обед на столе…
Почти бегом преодолел улицу, свернул направо, потом налево. Ворвался в толпу на какой-то базарной площади, начал прорываться сквозь массу тел. Чуть не сцепился с каким-то наемником, коему сдуру наступил на ногу. Но парня затерли случайные прохожие, и я сумел оторваться…
Очнулся лишь на набережной Монры, около бесконечных рядов мелких рыбацких яликов, барж и шлюпок. Пошатываясь, спустился к реке, зачерпнул горстью затхлой и теплой воды, поплескал на лицо. Заметил невдалеке длинный пирс, побрел туда. Уселся на краю, закрыл глаза и попытался отрешиться.
…Голову напекло, тошнотворный запах тухлой рыбы и гниющих водорослей навязчиво толкался в глотку. Невдалеке слышались азартные крики рыбаков, пьяная ругань, восторженные голоса детей. Рядом плескалась вода, волны мерно ударяли о сваи… но для меня окружающее потеряло смысл. Перед внутренним взором скользил образ Мии. Той, молодой и улыбчивой, которую знал во время работы в мастерской големов Логана, и этой… взрослой, но еще более прекрасной и невероятно далекой.
То и дело вспыхивали воспоминания, проносились пламенными искрами. Я, Мия и старый приятель Лек за работой в темном зале мастерской. Затем вспышка — и прощание перед домом старого мастера, осенний холод и печальные зеленые глаза, теплота маленькой ладошки на щеке. Снова всполох — и реверс, смеемся вместе над кривляньями Лека, обсуждаем какой-то случай на работе…
Однако вскоре жар в груди схлынул и образы потускнели. Осталась лишь чудовищная усталость от жизни, постоянных разочарований и поражений.
— Топиться собрался? — раздался рядом звонкий голос, вырвал из прорвы тяжких дум.
Я приоткрыл глаза и увидел рядом чумазого белокурого мальчугана лет десяти. Нос и щеки густо пересыпаны веснушками, в ярких голубых глазах хитреца насмешка. Из-под дырявой рубахи и грубых латаных-перелатаных портов проглядывали худое тело, грязная кожа… Паренек сжимал удочку, то и дело поглядывал на поплавок из гусиного пера — когда же клюнет? Явно из нищенской братии, хотя, может, и сын рыбака.
— С чего ты взял? — поинтересовался я.
— А я, дядька, тут часто рыбу ужу… — ухмыльнулся нахаленок. — Такие, как ты, приходят из недели в неделю. На воду смотрят, рожи корчат, что-то бормочут… а потом р-раз — и нету.
— Что, сильно похож? — буркнул я.
— Ага, — с удовольствием подтвердил мальчуган. Чуть потянул удилище на себя, чтобы поплавок ушел от опасных для снастей зарослей камыша. Скосил глаз и хитро подмигнул. — Ты, дядька, просто так не прыгай. Утопнуть еще уметь надо. А то нахлебаешься воды да выползешь где-нибудь ниже по течению. Коль повезет, ко дну пойдешь, но потоком опять-таки снесет… Лучше веревку возьми, камень потяжелее.
— Зачем? — хрюкнул я удивленно.
— Вернее, — важно ответил паренек. — Да и тут останешься, гнить начнешь. Знаешь, как рыба тухлятину любит? Не знаешь, а у меня потом клев хороший появится, папке прибыток. На рынок отнесет, мне сладких сот купит… если не пропьет по дороге.
Лицо малолетнего рыбака на секунду омрачилось, но тут поплавок юрко нырнул под воду. Мальчуган азартно вскрикнул, рванул на себя. В воздухе мелькнула бечевка, гибкое серебристое тело. Но улов оказался мелким — всего лишь пескарь. Парень досадливо сплюнул, нанизал на крючок очередного червя и аккуратно забросил подальше в спокойную заводь.
— Видишь, дядька? — проворчал малец. — Паршивый улов, батька опять колотить будет. Подкармливать надо… Так что, если хочешь, я мигом веревку притащу, камень хороший недалече валялся. И это… будешь прыгать, одежку сними. Одежку с мечом продам местным барыгам, потом месяц с мамкой будем жить припеваючи.
— Ты знаешь… — пробормотал я, смущенно развел руками.
— Расхотелось прыгать? — сразу смекнул мальчишка. Обиженно засопел, надул губы. — Тогда хоть медяк дай, я у знакомого пару рыбин куплю.
— На кой тебе? — удивился тихо.
— Папка не так сильно колотить будет, — шмыгнул носом хитрец. Скорчил жалобную рожицу, принялся давить слезы.
— Обманывать нехорошо… — по инерции осуждающе сказал я.
