Парень едва успел закрыться щитом. Стук оглушил, павеза рванулась, как живая. В лицо брызнули щепки и древесная труха, прямо у носа возник листовидный наконечник. Мышцы рук онемели, по темени словно огрели тяжелой дубиной. Послушник задушенно квакнул и распростерся на земле. На какое-то время утонул в беспамятстве. А когда очнулся, увидел желтоватые блики на поверхности ближайшей лужи. Вокруг грязь и слякоть, камни. Невдалеке остывший человеческий труп. Губы синюшные, глаза остекленевшие и незрячие. Тело густо усыпали черные стрелы. Между древков лениво струились извилистые багровые потоки. Смешивались с грязью, впитывались в почву…
Вечерние сумерки цвели заревом пожара. Языки пламени кривыми щупальцами тянулись к звездам. Лагерь напоминал разворошенный муравейник. Повсюду мелькали силуэты людей, слышались крики и яростный рев. Звенел металл, гремели взрывы. Большая часть палаток полыхала, словно бумажные домики. Воины бестолково метались, падали и вставали, размахивали руками. А с неба с угрожающим свистом падал смертоносный дождь. Стрелы били с такой силой, что прошивали бойцов навылет. Лишь за избой полковника виделось какое-то подобие порядка. Командиры пинками и затрещинами гнали солдат вперед, выстраивали стену щитов. Более сообразительные сняли целый блок частокола, упорно продвигались к валу.
Мощный толчок выбил почву из-под ног. Ярчайшая вспышка чуть не спалила глаза. Парня окатило кипящей водой, паром и комьями земли. Ирн взвыл, перекатился и распластался на земле. Щит принял на себя взрывную волну, обуглился и треснул. Веревки перегорели, доски рассыпались…
Птиц стряхнул с лица искры, вскочил на колени и охнул. Рядом с тем местом, где недавно прятался, зияла громадная яма. Края дымились, изнутри бил тугой столб дыма. Маленькие язычки пламени цеплялись за размокшую землю, злобно шипели. Небо рассекали аспидные росчерки — целые тучи стрел. Из-за древесных крон поднимались светящиеся шары. Будто метеоры резали мрак, с воем падали. Взрывались, крушили постройки и сжигали воинов. А вдалеке, за стеной леса, чудилась пульсация энергии — поляна, на которой Безликий творил Око Алара.
Твари! Какие же твари! Бьют в основном по гребню, чтобы защитники не смогли построить оборону. А еще служители… Вон как ловко мечут световые сгустки. Рангом явно ниже Ривера, послушники последних ступеней посвящения. Выдохнутся минут через пятнадцать, но разлад и панику уже устроили. А в поле войска…
Имперцы шли не спеша, с чувством собственного превосходства. Над плотным строем поднимались ряды копий. Блестели щиты, начищенные доспехи, реяли стяги и гербы. Слышались слитный гул шагов, отрывистые команды. Одна фаланга, около пятисот клинков. Еще три дожидались у кромки леса. Расчетливые, гады, берегут людей. Надеются на панику и сумбур. Минут пять, и достигнут укреплений, беспрепятственно обойдут ловушки!..
Невдалеке послышался топот. Из алого марева вынырнул десяток воинов. Лица злые, рты перекошены яростью и ужасом. Многие сильно обожжены, иные окровавлены. У одного торчала стрела из щели между хаубертом и наплечником… Отряд, словно стая волков, рванул вверх по склону. Послышалось отрывистое рявканье командира, передние бойцы подняли щиты. Остальные бросились к арбалетам, принялись поспешно стрелять. Кто-то призывно закричал, к валу выбрался еще пяток солдат. Дымящиеся и черные, как демоны. В покрытых копотью горячих доспехах, с обгоревшими бородами и волосами. Добежали до линии укреплений, сразу принялись помогать. Крики и удары приблизились, стрелы стали падать гораздо гуще.
Давящая слабость в теле и едкий привкус крови во рту сводили с ума. Крики отдавались в затылке дикой болью, мир плавился и подрагивал. Послушник застонал и перекатился на бок. Нащупал гладкое древко посоха. Уперся пятой артефакта в землю, кое-как приподнялся. Услыхал подозрительный свист, свернул вправо. Но споткнулся, рухнул в грязь. Перекатился, нашел взором преграду. Неверные отблески пожара выхватили из темноты труп. Голова обгоревшая, в запекшейся корочке крови. Доспехи искорежены и оплавлены, ноги оторваны по колено. Но даже в таком виде лекарь узнал старого полковника. И после смерти уцелевшая часть лица сохранила строгое выражение. Брови нахмурены, единственный глаз прищурен.
Целую секунду Птиц смотрел на Корда. А потом желудок метнулся к горлу, парня вытошнило. Страх, злость и отвращение прорвались сквозь броню отупения. В уши ворвались оглушающие звуки: грохот, крики, удары, гул пламени и скрежет металла. Откуда-то сбоку прилетел веер искр. Послушник почувствовал нечто мокрое на руках. Поднял ладонь и увидел, что пальцы густо измазаны в крови…
Ирна заметили. Рядом словно из-под земли вырос какой-то воин. Бородатый и неопрятный, пахнущий гарью и почему-то свежей сдобой. Помог подняться, взвалил парня на плечо и потащил вниз по откосу. Через минуту из облака дыма вырвался другой — громадный полуголый детина поперек себя шире. Морда злая, зубы оскалены в хищной усмешке. Боец сориентировался, помог первому.
— Что с ним? — низко прорычал гигант.
— Да кто ж знает… — отмахнулся бородач. — Лежал у самого вала. Контузило, видать, нашего целителя.
— Выносим! — решительно рявкнул воин. — Лекарский шатер еще цел. Сотники как раз собирают там выживших. Немного придем в себя, отобьемся…
— Да, — нервно кивнул бородатый. — Ничё… счас ка-ак развернемся…
Боец говорил по большей части для личного успокоения. Ругался, костерил имперцев, Алара, Мрона и еще какую-то непонятную Ешкину мать. Но Птиц не слушал. Привычный мир перестал существовать, обратился в пляску теней и огня. В ушах ревело и грохотало. Слышались свист, звонкие удары. Взгляд то и дело натыкался на обгорелые, истыканные стрелами тела. Трупы по большей части полуголые, в одних рубахах и портах. Земля густо полита кровью. То тут, то там виднелись обугленные фрагменты: оторванная рука, нога в щегольском сапоге, какие-то блестящие змеи… Запах жженой плоти забивал ноздри, голова кружилась. Ирну казалось, что он сошел с ума или попал в Преисподнюю. Невозможно. Страшно. Дико. Как такое могло произойти?..
Воины упорно тащили ошеломленного лекаря на другой конец лагеря. Прикрывали телами от жара, заставляли пригибать голову. Гигант раздраженно ворчал, бородач плаксиво ругался. Вздрагивал при каждом взрыве, втягивал голову в плечи… Поначалу Птиц мог лишь вяло трепыхаться. Но мало-помалу силы возвращались. Посох разогрелся сильнее, навершие тускло засветилось. Сознание вынырнуло из липкой тьмы забытья. В солнечном сплетении появилось жжение, сердце застучало ровно и мощно.
— Стойте… — прохрипел Ирн. Задрожал, высвободился из объятий солдат. — Я сам.
— Точно? — засомневался великан.
Птиц взглянул на гиганта, удивленно приподнял брови… Кто бы мог подумать — Оттар! Тот самый веринг, коего еще с утра шпынял бродяга. Но теперь от злодея и забияки мало что осталось. Лицо варвара горело праведным гневом. Каждая черточка дышала звериной яростью, доблестью и мощью. Грудь тяжело вздымалась, глаза сверкали. Но вместе с животным бешенством во взоре сквозил холодный расчетливый ум. Оттар понимал, что полк обречен и смерть близка. Но присутствия духа не потерял. И казалось, радовался битве.
