– Мы идем с поручением на Северную Хагию, наша каравелла стоит в порту. Мне необходимо было повидаться с тобой, чтобы… сказать, что я по-прежнему тебя люблю.
– Северная Хагия? Большая Гавань?..
Похоже, он не одобрял моего намерения. Я разозлилась еще больше, мне показалось, что его недовольство вызвано обычным упрямством. Но в следующее мгновение я поняла, что его волнует А-Рак и исходящая от него опасность. Это меня обрадовало. Только я начала успокаивать моего дорогого сына, как вдруг здоровенный краснорожий хлыщ с курчавыми бакенбардами в полфизиономии, одетый в тогу из какого-то серебристого меха, жестом собственника опустил свою лапу ему на плечо.
– Эй, вещун! Я как-никак монеты на кон поставил! Моя ставка в игре, и нечего тут банкометов менять у меня под носом, я не вчера родился! По-твоему, я не знаю, что это плохая примета, что ли? Коли ты и впрямь тут работаешь, так давай возвращайся на место!
– Господин, – холодно начал Персандер, изящным движением стряхнув руку неучтивца со своего плеча, – вы не правы и ведете себя не…
«Невежливо»,– вот что он, вне всякого сомнения, собирался сказать. Впоследствии я неоднократно во всех подробностях вспоминала то мгновение, когда совершила непростительную для матери вещь: встала на защиту собственного сына, как будто он сам не может постоять за себя! Изо всех сил я старалась молчать, сохранять спокойствие, и мне это почти удалось, но, когда мой сын назвал этот раздутый денежный мешок господином, я взорвалась.
Перебив Персандера на полуслове, я шагнула к игроку.
– Неужели ты думаешь, что кто-то может принять тебя за новорожденного? – рявкнула я. – Тебя, жирный вонючий кусок баранины? Не терпится расстаться со своими денежками, так иди спусти их в очко! Что, сомневаешься? Ничего, дело привычки, со временем понравится, верь мне. Лиха беда начало! За игорным-то столом их просаживать ума у тебя хватает, а?
– Да как ты смеешь, наглая сука, а? Этого еще не хватало!
На негодующий вопль болвана немедленно примчались его телохранители: трое дюжих ветеранов с дубинками и кинжалами в руках. Обычная ссора начала стремительно перерастать в непоправимое бедствие, и заварилась настоящая каша. Персандер, отбросив всякую учтивость, завопил:
– А ну, прочь отсюда! – и выхватил короткий меч из аккуратно пристроенных у него на пояснице ножен. Откуда ни возьмись – и как они здесь оказались? – выскочили Рашл и Оломбо и навалились на наемников с дубинками, а за ними – Шинн и Бантрил каким-то чудом возникли с другой стороны. Местные громилы тоже не теряли времени: они окружили нашу компанию со всех сторон, отрезав пути к отступлению.
Неожиданное столкновение, по счастью, несколько охладило пыл обеих сторон, и потасовка кончилась раньше, чем дело дошло до мечей. Телохранители игрока недосчитались, по приблизительному счету, доброй дюжины целых ребер на всю компанию, их завернутому в тогу куску баранины я собственноручно так начистила физиономию, что любо-дорого поглядеть, а вот Рашлу, к сожалению, сломали руку. Задерживать до полного возмещения убытков нас, нунциев, не имели права. Довольно и того, что нас под конвоем доставили на корабль, а Плекту велели, не теряя времени, собирать команду, ставить паруса и выходить в море, что он и исполнил несколькими часами раньше, чем намеревался. Для Персандера, я знала точно, эта история закончится по меньшей мере серьезным ущербом его профессиональной репутации. Поговорить после скандала нам не удалось.
В Кадастре, что на архипелаге Аристос, на крайнем западе Большого Мелководья, мы высадили Рашла на берег, нашли ему квартиру и врача, чтобы подлечил его до нашего возвращения. Теперь нам предстояло найти на Хагии другого копейщика, который заменил бы Рашла, пока мы выполняем поручение ведьмы.
Через десять дней мы были на другом берегу Агонского моря, – тоска и горькие упреки, которыми я осыпала себя всю дорогу, превратили этот переход в сплошное мучение.
Корабли, чей путь лежит вверх по течению Хаага, встают обычно на якорь в устье реки и ждут рассвета, когда ровный попутный ветер с моря донесет их до Большой Гавани без малейших усилий. Подняв паруса, наша каравелла присоединилась к довольно приличной флотилии, дожидавшейся восхода солнца. Во всем Южном Агоне не было, казалось, берега, который не прислал бы сюда своих купцов: у нас за кормой на волнах покачивались два самадрианских шлюпа, – с далеко выдающимися рулями, под раздувающимися треугольными парусами из шкур, они, скорее всего, везли изделия из кожи; прямо перед нами еле поворачивается галеон с изогнутым носом и высокой кормой, тяжеловоз откуда-то с Ингенской Плеяды, перевозящий – кто знает? – что-нибудь годное для длительного хранения, в ожидании очередного роста цен; во главе всей ватаги шхуна с небольшой осадкой – ряды парусов вздулись от ветра. Такая вполне могла пересечь Агон напрямую (ее оснастка вполне позволяла вступать в единоборство с безумными шквалистыми ветрами этого моря), и, если она держит путь из Кайрнгема, то от груза копченой говядины, скорее всего, освободилась еще на Эфезионских островах, а в Большую Гавань пришла, чтобы набить свои трюмы чем-нибудь со здешних складов; остальные – рыбешка помельче: с полдюжины фригилл, маленьких и вертких, как конькобежцы; троица питнянских курветов с бушпритами в виде нифритов, спаалгов и джуунов – традиционных персонажей астригальской мифологии, – груженные, как и наш бакалейщик, припасами для суетливых обитателей Большой Гавани. Большие суда пересекали полмира, чтобы попасть сюда, а от товаров, которые наполняли их трюмы, зависели процветание и благополучие многих народов.
Расцвеченная парусами река, вся в утреннем золоте, величаво катила свои воды в плавных изгибах берегов, между зеленых, точно убранных блестящей парчой холмов. Но за всей этой красотой мне уже мерещились какая-то возня и царапанье – словно, уютно устроившись под теплым одеялом, я вдруг поняла, что в постели рядом со мной угнездилось ядовитое нечто.
Я выбранила себя за это. Как почти все люди, я знала историю Хагии, так откуда вдруг такая разборчивость? И как же клятва, которую, в отличие от всех остальных путешественников, дают нунции: «уважать и почитать обычаи, законы и верования любого народа, на чью землю мне доведется ступить»?
Дородный капитан Плект, которого я было невзлюбила за его напомаженные локоны и холеную, надушенную бородку клинышком, лениво облокотился о планшир рядом со мной.
– А у тебя зубы свело, дорогая моя нунция.
– Что?
– Судя по тому, как ходят желваки у тебя на скулах, я заключаю, что зубы твои в данный момент вежливо, но решительно стиснуты.
– Ну да, я… нервничаю немного.
– Дорогая Лагадамия. Ты – самая честная, безукоризненная, несгибаемая из женщин! Одна только мысль о божестве, которому поклоняется этот народ, вызывает у тебя отвращение. Но подожди, все еще впереди. Ты еще не знаешь, что значит ненавидеть. Вон за тем поворотом…
Почти всю свою историю Большая Гавань носила столь пышное имя совершенно незаслуженно. С незапамятных времен это был крохотный заштатный порт, от которого в разные концы острова расходились три дороги и куда со всех зеленых долин Хагии свозили шерсть долгорунных глиитов, прежде чем отправить ее в чужие страны, – впрочем, не столь уж и далекие, в пределах все того же Астригальского архипелага. Честолюбивые местные жители соорудили даже несколько «пакгаузов» для хранения шерсти – обыкновенных сараев из досок и дикого камня. Владельцы этих сооружений, эдакие деревенские богатеи, придерживали запас шерсти до худших времен, чтобы продать подороже, однако сорвать большой куш им все равно не удавалось. Но вот наша каравелла обогнула поворот, и моим глазам открылось то, во что превратило жалкие сараи и крохотный деревянный пирс на корявых сваях время.
