— Есть другие предложения?
— Здесь! В комнате отдыха! В любом из кабинетов!
— И как ты объяснишь советским, почему он ранен? С кем, по-твоему, мы перестреливались?
— Ты что, хочешь сказать, здесь еще кто-то будет?
— Может быть, и нет. А может быть, да.
— Из-за твоего «может быть» Козырев должен провести оставшийся день в одной каморке с трупами?
— Гия, мне это решение нравится не больше, чем тебе. Но другого выхода у нас нет.
— Спрячь его в аппаратной, если тебе так хочется его спрятать.
— Тратим время. — Верещагин снял с кресла матрас, оставив голый никелированный каркас.
— Почему? — крикнул Георгий. — Чтобы не нервировать твоего осваговца?
— Нет. — Верещагин обернулся. — Но если советские здесь появятся, офицеры захотят получить доступ в аппаратную. И я дам этот доступ. И хватит трепаться, в конце концов!
Берлиани грязно выругался по-грузински и подхватил мебельный скелет. В коридоре он встретил Сидорука, разматывающего пожарную кишку. Нужно отовсюду смыть следы крови. Чтобы никто не узнал про маленькую комнатку в замке Синей Бороды. Девять трупов, один пленный и один раненый.
Пригнувшись, он вошел в дверь генераторной, бухнул железку в угол. Рядом Артем разложил матрас. Удобное ложе для Володьки. На мертвецов, в конце концов, можно не обращать внимания. Володьке, прямо скажем, будет не до них…
Он уже не стонал, притих. То ли вошел в ступор от боли, то ли подействовал морфин, который вколол Верещагин.
Вколол не раньше, чем разделся. Правда, разделся он довольно быстро. Не запачкать одежду кровью чертовски важно, потому что в ближайшее время действительно Бог знает, кто на них может свалиться, и все следы нужно как можно быстрее уничтожить.
О нет, он очень умело ввел морфин, у него была легкая рука, и в его глазах темнела отраженная боль, но Георгий знал: кто бы из них ни упал раненый, Арт действовал бы точно так же: он все равно сначала вспомнил бы о том, что следы необходимо уничтожить, а концы — спрятать в воду…
— Нести его? — спросил Хикс. Томилин стоял на подхвате…
— Погодите, — сказал Верещагин. — Мы ничего не забыли?
«Забыли — подумал Георгий. — Ничего, сейчас он вспомнит…»
— Твой пленный, Гия. Где он?
— Здесь. — Князь кивнул на дверь в генераторную.
Спецназовец был связан и еще не пришел в себя — Берлиани очень крепко саданул его по голове…
— Это хорошо, — сказал Арт. — Хорошо, что он здесь…
— Ты что… — Берлиани сглотнул. — И впрямь собираешься…
— Мы не можем брать пленных, Князь.
«Лучше бы я его убил, — подумал Берлиани. — Лучше я сам, в бою, чем Арт — вот так, сейчас, полуобморочного, как барана…»
— Ты не можешь так поступить, — прошептал Георгий.
Артем снял свой «стечкин» с предохранителя. Поднял голову, посмотрел на Берлиани. Показал на распростертое у стены тело Даничева.
— Могу.
— Это подло.
— Сейчас идет подлая игра. И я буду самым подлым человеком на свете, если это поможет мне выиграть.
«А все-таки ты болтаешь. Тянешь время».
— Ты не должен этого делать! Мы солдаты, шэни дэда, а не шкуродеры! Есть Конвенция, и мы должны ее соблюдать!
Верещагин наклонился к сброшенной одежде, вытащил из кармана своих брюк «беретту» и протянул ее Георгию рукоятью вперед.
— Останови меня.
Не оглядываясь, он вернулся к пленному, связанному по рукам и ногам, приходящему в себя и пытающемуся поднять разбитую голову.
Пленный был, наверное, их ровесником, рыжим парнем с вытянутым крестьянским лицом, на высоком лбу выписан наследственный авитаминоз…
…Осторожно, даже как-то нежно Арт прижал его голову к полу, к каменной плитке, приставил дуло «стечкина» к затылочной впадине, задрал куртку спецназовца, накрывая его голову и свою руку, и плавно, как учили на занятиях по стрельбе, нажал на спуск…
Тело дернулось один раз. Арт поднялся, на куртке спецназовца начало быстро проступать темно-красное пятно.
Берлиани как стоял, уронив руку с пистолетом, так и продолжал стоять.
Артем прошел мимо него.
— Несите Володю, ребята. У нас все готово.
— Погоди… — Георгий сглотнул. — Нужно их чем-нибудь закрыть.
— Верно. Ту ковровую дорожку, что мы убрали из коридора… давай развернем ее…
* * *
По долгу службы Востокову приходилось бывать и в камерах смертников. Та, в которой его поместили сейчас, была самой комфортабельной из всех виденных и известных понаслышке — с приличным туалетом, душевой кабинкой, удобной откидной койкой, журнальным столиком, креслом и телевизором. Окон не было — камера находилась в подвале, на одном из скольких-то подземных этажей этой таинственной дачи, — но на недостаток свежего воздуха и света жаловаться не приходилось: прогулки ему разрешали. Небольшой дворик, обнесенный трехметровой стеной, бассейн, шезлонги… В Москве еще стоял холод, загорать не получалось, но вода в бассейне была соленой и подогретой. Настоящая морская вода.
Неподалеку от бассейна по просьбе Востокова и его персонального охранника майора Ковалева расстелили широкий спортивный мат. Об этот мат майор уже успел удариться четыре раза, пытаясь запомнить прием, демонстрируемый Востоковым.
— Теперь моя очередь, ваше благородие, — сказал Ковалев, поднимаясь.
— Ваше высокоблагородие, — поправил Востоков, становясь в стойку.
— Извините, если что не так… — благодушно улыбнулся Ковалев. — Ну, давайте!
Востоков кинулся — вихрь крепких и быстрых кулаков. Ковалев ловко парировал удар ногой, поднырнул, перехватил кулак и бросил Востокова, как только что Востоков бросал его. Но Востоков на вершок отклонился, и энергия его ударов, помноженная на энергию ковалевского броска, пошла по другой траектории. Майор оказался вовлечен в орбиту собственного захвата и вновь припечатался спиной к мату. Востоков довел прием до конца, вывернув ему руку и зафиксировав ее в том положении, в котором хотя бы один дополнительный ньютон, приложенный в точке фиксации, приведет к вывиху предплечья из локтя.
— Так нечестно, вашсокобродь! — прохрипел Ковалев. — Этот контрприем вы мне еще не показывали!
— Суть айкидо… — Востоков отпустил майора, и часовой на стене облегченно вздохнул, опуская автомат, — суть этого единоборства, Эдик, в том, что не бывает в нем раз и навсегда застывших комбинаций приемов и контрприемов.
— Кувыркаться ему надоело, и он сел, не прекращая наставительной речи. Майор Ковалев устроился напротив, только набросил на голые плечи камуфляжную куртку.
