В настоящий момент одна из БМД проявила норов, и теперь два танкиста и десантник-водитель ковырялись в моторе, пытаясь разобраться, что к чему.
Подполковник наблюдал за ними с полминуты. Мысль осенила его как раз в тот момент, когда непокорная БМД завелась…
Потом он увидел, что поручик Белоярцев смотрит туда же.
Они переглянулись.
— Я готов поспорить, сэр, — сказал Белоярцев, — что вы думаете о том же, о чем и я…
* * *
Всякая чепуха порой приходит в голову перед началом боя.
Капитан Фельдман вдруг очень остро ощутил, что у него уже два месяца не было женщины. Конечно, он ощутил это не просто так. Он это ощутил, глядя на прапорщика Андрееву, переодевавшуюся после рейда в город за советской формой и «языками».
— Ой, не могу! — заливалась фельдфебель Кошкина. — Как этот сержант говорит: «Девушка, вы почему гуляете в комендантский час?» А я ему: «Собаки гуляют, я работаю!» А он мне: «Может, пойдем к нам в машину, поработаем?» А тут подходит сзади Фариз и его по голове тюк!
— Кошкина, хочешь увидеть своего сержанта в трусах? — спросил подпрапорщик Рудаков, бросая на пол ворох советского обмундирования.
— Хотела бы — уже увидела и без трусов.
Все военнопленные — семнадцать человек — были раздеты и заперты в бойлерной. Крымцам нужна была советская форма: иного способа проехать около двадцати километров, не перестреливаясь с советскими постами, которые наверняка будут, Фельдман не знал.
Конечно, так просто захватить семнадцать пленных — пять патрулей и двух праздношатающихся — не удалось бы, не окажись у Фельдмана под началом бойцов, наличие которых в батальоне он сначала рассматривал как издевательство над армией, а сейчас готов был поклониться им в ноги.
Батальон капитана Фельдмана был первым батальоном ополчения, где наравне с мужчинами служили женщины.
Крымские феминистки долго боролись за право женщин служить в резерве. До тех пор «прекрасный пол» брали в войска только на профессиональной основе и на очень ограниченное число специальностей. Если девушке по здоровью или по подготовке не удавалось стать летчиком, она могла выбирать между должностью штабного секретаря и оператором зенитно-ракетных комплексов, диспетчером полетов или сестрой милосердия. Налоговая же скидка — лакомый кусочек, которым приманивали народ в резерв — оставалась недоступной: на армейцев-профессионалов эта льгота не распространялась. Что и возмутило феминисток. Феминистки боролись-боролись, и Главштаб сдался.
Решено было — пока в экспериментальном порядке — создать в одной дивизии один батальон ополчения с участием женщин.
Это и был батальон капитана Фельдмана. Что называется, еврейское счастье.
Узнав, какой сюрприз преподнесло ему командование, Марк Фельдман пережил сложную гамму эмоций. Но выбора у него не было.
Три месяца он выслушивал от товарищей офицеров шуточки на тему гаремов. По окончании периода тренировок шуточки прекратились. Батальон с участием женщин наголову разбил в тактической игре чисто мужской батальон. Свою роль сыграл эффект недооценки противника, чем и пытались оправдываться коллеги.
Полковник Ордынцев дал довольно жесткую отповедь: плохому танцору кое-что мешает. Фельдман пожимал плечами: а чего они ждали? Три месяца девочки (он их теперь называл с теплом — девочки) рвали жилы в тренировочном лагере, бегали с полной выкладкой, ползали на пузе, стреляли из всего, из чего пехотинцу положено стрелять, водили машины, рыли окопы и учились рукопашному бою. Если противники ждали, что они двумя руками свою задницу найти не смогут — значит, сами дураки.
Но у «солдата в юбке» есть еще одно неоспоримое преимущество, которое Фельдман только что оценил в полной мере. Такого солдата действительно можно одеть в юбку (покороче) и блузку с вырезом (поглубже) и отправить на улицу — приманивать патрули. Этот ход подсказала прапорщик Андреева, вне службы — офицер полиции. Сама она неоднократно работала «подставой» — и встреча с Андреевой кончилась для трех серийных насильников и двух грабителей в Арабатской каторжной тюрьме.
В отличие от болтливой Кошкиной, Андреева переодевалась молча. Фельдман, не вовремя вторгшийся на склад бара, деликатно отвернулся. Но успел разглядеть достаточно. Под своей военной формой Андреева, наследница амазонок, носила кружевное белье…
Капитан Фельдман вспомнил Фариду…
Потом вспомнил инструкцию 114-29, строго-настрого запрещавшую сексуальные отношения между военнослужащими, один из которых находится в непосредственном подчинении у другого…
Потом он вспомнил о неминуемом смертельном риске и плюнул на Фариду и на инструкцию.
— Мэм, — спросил он, повернувшись (Андреева была уже в футболке, на складе остались они одни), — А-а… э-э… Что это там у вас?
— Где, сэр? — приподняла бровь Валя Андреева.
— Здесь. — Фельдман слегка оттянул ворот своей тишэтки и показал на левое плечо. Андреева повторила его жест и как бы с удивлением глянула на кружевную лямку своего бра.
— Это такая портупея, сэр… — игриво ответила Андреева. — Я пользуюсь дополнительным вооружением.
— Э-э… довольно крупного калибра, — польстил Фельдман. — И бьете из него наповал.
— Ну, вы ведь тоже вооружены. Хотела бы я знать, чем…
— Обрезом, — быстро сказал Марк.
Прапорщик Андреева покраснела и рассмеялась. Капитан тоже перестал закусывать губы, удерживая улыбку.
— Что, если мы… когда все закончится… поужинаем вместе? — спросил Марк.
— С одним условием…
— ?
— Потом вместе позавтракать.
Она застегнула пояс с кобурой, заправила волосы под шлем и вышла вслед за командиром.
— Может, дадите мне разведчиц? — спросил подпоручик Батищев. — Очень эффективно работают.
— Потому и не отдам, — усмехнулся Фельдман. — А впрочем… забирайте Кошкину и Андрощука. Он уже вполне созрел и готов сотрудничать.
Прапорщик действительно созрел. У него был выбор: поехать с Батищевым в Синягино или быть запертым без одежды в холодной бойлерной. Он выбрал поездку в Синягино.
* * *
Лейтенант Агеев очень быстро научился использовать минуты затишья для дела. У него осталось двадцать два человека, трое из них были ранены. У него была превосходная позиция — настоящая крепость. Наконец, у него здесь были пушки. А почему не использовать их — использовал же он вражеские пулеметные точки! Интуиция подсказывала быстрее что-то придумать — иначе белые придумают раньше…
Белые придумали раньше. Они начали палить по бронеколпакам ПТУРами. Пулеметы замолчали один за другим, один из пулеметчиков погиб на месте, другой был серьезно обожжен и кричал, пока не потерял сознание. «Не дай Бог такую смерть», — подумал Агеев, бросая орудия и спеша вниз, туда, где беляки прожигали теми же ПТУРами дверь в каземат.
