— Как отблагодарить тебя, Шлока? — подняв глаза, полные слез, прошептал раджа. — Чем? Золотом, серебром, драгоценными камнями? Скажи!
Шлока качнул головой и ответил ему так же, как недавно — Аурангзебу:
— Я привык путешествовать налегке, владыка.
У Шлоки не было одной мудрости для врагов и другой — для друзей; он не привык разделять себя на половинки.
Раджа не мог принять отказа от человека, оказавшего ему бесценную услугу, и Шлока хорошо знал об этом. Он даже знал, как распорядится своим правом на награду — у него имелось время хорошенько поразмыслить над этим.
Раджа Авенир еще раз взглянул на спасенного сына и молвил:
— Я не могу отпустить тебя просто так, Шлока. Тебе не нужно золото и драгоценные камни — но что тогда? Проси о чем хочешь, и я исполню любую твою просьбу. Клянусь тебе в этом!
Шлока все медлил с ответом. Испытующе рассматривал раджу, словно пытаясь проникнуть в самые глубины его души. Искренен ли сейчас раджа Авенир? Действительно ли готов исполнить любую просьбу своего мудреца? Или это просто красные слова, обычные в вежливом разговоре? Некоторые владыки именно так и поступают: сперва — «проси о чем хочешь», а потом — «но только не об этом, и не об этом, и не об этом…»
Наконец раджа встретился с ним глазами, и Шлока увидел в них такую горячую благодарность, такую глубокую искренность, что понял: сейчас этому человеку можно сказать все.
И тогда Шлока ответил:
— Повелитель, отдай мне своего сына.
Темная волна пробежала по лицу раджи Авенира, он прикусил губу и лишь в последний момент удержался от гневных слов. Промолчал.
— Ты позволил мне выбрать для себя награду, — повторил Шлока настойчиво. — И я выбрал. Я хочу твоего сына, раджа.
— Как у тебя язык повернулся сказать мне такое, мудрец? — очень тихо, очень медленно произнес раджа Авенир.
Пока слово не сказано — оно твой раб; вышло наружу — ты ему рабски служишь. И Шлока стал уклоняться от этого служения.
— Твои враги не знают о том, что твой сын жив, владыка. Но когда узнают — они не успокоятся, пока не убьют его.
Но отец все не хотел сдаваться.
— Где же он будет в большей безопасности, Шлока, как не в моем дворце? Я сумею защитить его… Я — его отец, мне подвластен еще Патампур и окрестные селения, и у меня — если на то будет воля богов — скоро появятся надежные союзники. Я хочу сам воспитывать моего сына. Здесь, в моем дворце, он проведет самые счастливые годы жизни. Здесь нет предателей!
Он задохнулся от горячего желания видеть, как будет расти и мужать его мальчик. От желания, которому не суждено будет сбыться.
И Шлока безжалостно остудил пыл отцовской любви.
— Но ведь кто-то из твоего окружения сообщил Аурангзебу о караване, — спокойно указал Шлока. — Разумеется, у раджи Аурангзеба имеются сильные жрецы, ясновидцы и предсказатели. Но ни один из них не смог бы прочитать все символы правильно, не будь у них союзника среди твоих людей. Даже духам нужно открывать дорогу! Будь все твои люди предания тебе, чужие духи не смогли бы проникнуть в твои мысли, в твои планы, в комнаты твоего жилища!
И тогда Шлока увидел, как сломался раджа Авенир. Долго еще медлил он, удерживая ребенка на руках, не в силах расстаться с драгоценной ношей. И наконец, после долгих колебаний, протянул младенца Шлоке. Ни единого слова больше не произнес раджа, ни единым взглядом не проводил своего сына.
Догадываясь о том, что происходит сейчас в душе раджи, Шлока вновь закутал ребенка полой своего халата и бесшумно ушел — растворился на улицах Патампура, как будто никогда и не было его во дворце.
Глава третья
Осиротевший лисенок
Несколько лет об Шлоке не было ни слуху ни духу: растворился в степи. Такой человек, как Шлока, найдет где скрыться от излишне любопытных глаз. Если не захочет, чтобы видели его, — никто его и не увидит.
И все эти годы рос рядом с мудрецом маленький мальчик, не знавший ни родителей, ни других воспитателей. Долгое время лишь одного человека и знал он — Шлоку, и думал, что они с учителем — единственные люди в мире, а все прочие живые существа, что окружают их в джунглях, — животные, насекомые, птицы. Они по-своему разумны и даже обладают речью, но все же далеко не так мудры, как Шлока.
Мальчик слушал голос учителя, запоминал его слова — даже если малышу казалось, что мечтами он витает где-то далеко. Шлока нарочно не позволял себе вспоминать о том, что на руках у него маленький ребенок. Он разговаривал со своим воспитанником как со взрослым мужчиной — всегда, с самых ранних лет.
Мало уберечь его от вражеских сабель. Мало выучить воинскому искусству и премудростям верховой езды. Следовало приложить всю свою мудрость для того, чтобы постоянно чувствовать горящую в этом ребенке искру и своим воспитанием не затушить, но раздуть ее, сделать необоримо сильной.
Однажды мальчик принес в хижину, где они жили, скрываясь от всех, лисенка.
— Что это, Траванкор? — удивился Шлока, видя, как его воспитанник ласкает зверька и играет с ним, позволяя тому покусывать себя за руки. — Ты обзавелся другом?
— Я нашел его у разоренной норы, — сказал Траванкор, опуская лисенка на землю. Зверек тотчас побежал по хижине, вынюхивая, нет ли чем поживиться. — Его мать погибла. Он тыкался в нее носом, но она не могла ни накормить его, ни защитить. И другие щенки тоже погибли.
— Что ж, пусть растет с нами, — согласился Шлока.
Траванкор приблизился к учителю вплотную, уставился на него горящими глазами.
— У всех живых существ есть мать! — сказал мальчик.
Шлока молчал. Ждал, пока его воспитанник выговорится до конца.
— Не думаю, чтобы человек так сильно отличался от животных, — продолжал мальчик. — Поверь мне, учитель, я много времени проводил за размышлениями, как ты и велел.
— Я велел тебе размышлять о том, что все живые существа имеют мать? — деланно удивился Шлока. Он догадывался, о чем хочет спросить его Траванкор.
— Ты велел рассматривать всякую мысль, всякое наблюдение, покуда оно не станет для меня совершенно ясным. Ты приказал мне проникать в суть вещей и явлений. Разве не так? — настаивал Траванкор.
Шлока молча кивнул.
— Я могу продолжать?
— Да, Траванкор. Говори дальше.
— У этого лисенка была мать, но она погибла. Тогда я забрал его и заменил ему мать. Я накормил его и буду кормить, пока он не вырастет и не сможет сам заботиться о себе.
— Ты хорошо поступил, Траванкор.
— Я не спрашиваю тебя о том, хорошо ли я поступил, учитель! Скажи: когда-то ты поступил так же?
— Не раз, и не два. В этом долг человека — защищать слабых, помогать им встать на ноги.
