— Эй ты! — важным, странно сдавленным голосом изрек из-под маски «злобный враг». — Так и быть, я пощажу твою жалкую, ничтожную, никому не нужную жизнь. Но за это я заберу твою женщину!
Траванкор молча набросился на него, и неприятель легко отбил первые несколько ударов. Не по голосу — голос легко мог быть искажен маской, не по осанке, по манере отбивать и наносить удары Траванкор узнал своего противника.
— Арилье, это ты?
Второй «враг» не выдержал — расхохотался и сдернул маску. Смеялся жуткий «воин» тонким девчачьим голосом, и лицо из-под маски тоже показалось девичье — Гаури. Арилье тряхнул головой, маска упала.
— Что, испугался? — с вызовом спросил он Траванкора.
— Я? Испугался? — закричал Траванкор.
— Да, ты! — Арилье наступал на него, размахивая палкой. — Ну, признавайся!
— Ничего подобного!
Друзья набросились друг на друга, и палки, которыми они были вооружены, сталкиваясь, застучали оглушительно и часто. Девочки наблюдали за шуточным поединком, посмеиваясь, а сброшенные маски таращились на них с земли пустыми глазницами и как будто втайне угрожали им.
Глава пятая
Бесплодные переговоры
О том, что годы проходят, можно судить лишь по тому, как взрослеют дети и дряхлеют старики. Зрелые люди как будто не меняются. Неизменными остаются и деревья, и дома, и реки, и трава, хоть и вырастает каждый год новая, все равно остается прежней.
Неузнаваемо изменились воспитанники Шлоки — всего за какой-то год они превратились в крепких молодых воинов, с которыми следует считаться.
Совсем другими стали и девочки: сквозь былую подростковую угловатость проступила женственность, плечи хоть и остались худенькими, но приобрели округлые очертания, а в глазах, как и в детские годы лукавых, появилась вдруг потаенная женская мудрость. Откуда что взялось? Тайна.
Изменился жеребенок Светамбар. Добрый конь вырос под рукой Рукмини. Надежный друг. Конь — крылья всадника, вспоминал Траванкор обычное присловье Шлоки, когда видел этого скакуна.
Все больше и больше времени Траванкор вместе со своими товарищами проводил в тренировках. Поле у высоких стен Патампура было истоптано конскими копытами и сапогами воинов. Изрубленные глиняные чучела и истыканные стрелами мешки, набитые соломой, заменяли по нескольку раз в день.
Шлока без устали наблюдал за своим выводком. Казалось, ему, мудрецу, никогда не надоест смотреть, как молодые люди бросают копья, пускают на всем скаку стрелы из круто изогнутых луков, рубятся на мечах. Ни один из учеников не обманул ожиданий учителя. Каким обещал вырасти — таким и вырос. Один — более ловким и хитрым, другой — прямым, любящим действовать грубой силой, навалиться на соперника и подмять под себя, взять нахрапом. Третий лучше стреляет из лука, четвертый предпочитает копье ближнему бою. И все одинаково хорошо управляли своими лошадьми.
Конан, как и обещал, остался со Шлокой. Мудрец одно время предполагал, что киммериец, опытный воин, будет помогать ему с обучением юношей. Однако и мудрецы иногда ошибаются. Конан не мог подолгу оставаться на месте. Он то и дело сам бросался в «битву», и тогда уж худо приходилось юнцам. Киммериец никому не давал спуску, а когда ему пытались возражать, указывали на разницу в росте, в возрасте, в воинском опыте, Конан только шипел сквозь зубы:
— Кром! Своим врагам ты тоже будешь предъявлять претензии? За кого ты меня принимаешь? За болтуна? Защищайся, жалкий червяк! Защищайся!
И с удвоенной яростью лупил мечом по шлему изумленного противника, пока юноша не падал без чувств в пыль.
Подталкивая упавшего ногой, Копан с презрением плевался:
— Вставай! Я уже отрубил тебе голову! Слышишь? Поднимайся, ты, труп! Вставай, мертвец!
Иногда юноша находил в себе силы подняться на ноги и продолжить поединок с варваром, но чаще он лишь стонал и отворачивал лицо. Конан все еще оставался слишком силен для них, Шлока никогда не вмешивался в эти дела. Если Конан считает правильным избивать его воспитанников, обливать их презрением, требовать, чтобы они во что бы то ни стало продолжали сражаться — пусть. В конце концов, Шлока готовит их для войны с врагом, от которого не следует ожидать пощады.
А если кто-то и ненавидит Конана за насмешки и по-настоящему болезненные удары — что ж, киммериец это как-нибудь переживет. Лишь бы его уроки шли впрок.
Казалось, Конан догадывается о том, какие мысли посещают Шлоку. Потому что однажды он, ухмыляясь и потягивая вино в перерыве между тренировками, сказал:
— Думаешь, я не знаю, что только уважение к тебе мешает им перерезать мне горло, пока я сплю?
Шлока осторожно пожал плечами и уставился на варвара, ожидая продолжения. И продолжение не замедлило:
— Не думай, что я не умею обучать молодых воинов. Одно время я занимался этим. Кром! Да я даже был учителем мудрости в одной кхитайской школе.
Впервые в жизни Шлока почувствовал нечто вроде удивления. Довольный произведенным эффектом, Конан ухмыльнулся от уха до уха и снова приложился к кувшину.
Любимым противником Траванкора был Арилье. Они подолгу могли состязаться, не зная усталости. Шлока хорошо воспитал этих молодых людей: доброе соперничество никогда не перерастало в зависть и ревность. Не уступая друг другу, друзья не переходили грань, за которой могла начаться вражда.
Теперь им по шестнадцать лет. Широкие плечи, крепкий стан. Не деревянными палками, а настоящими саблями сражаются они. Поют, ликуя, стальные клинки в умелых руках; звон ударов разносится далеко кругом, и сыплются искры.
Полюбоваться на такие поединки неизменно собирается небольшая толпа. Что и говорить, зрелище красивое. Каждый отраженный удар вызывает у зрителей громкие возгласы восторга.
Хороший день начинается…
Конан подтолкнул Шлоку под бок:
— Смотри-ка, к нам идут. Что-то случилось, не иначе. Раджа прислал гонца.
Шлока повернулся и увидел, что от стен крепости к тренировочному полю бежит, торопясь, какой-то воин. Тревога легонько кольнула Шлоку в самое сердце.
— Интересно, что там происходит? — протянул Конан и хищно осклабился. — Пора бы наконец начаться какой-нибудь заварушке, а то я успею состариться прежде, чем увижу хотя бы край здешних сокровищ.
— В Патампуре нет сокровищ, — сухо произнес Шлока.
— В Патампуре нет, так в Калимегдане найдутся, — беспечно махнул рукой варвар. — Я скучаю, Шлока. Еще пара таких месяцев — и я оставлю Вендию. Поеду куда-нибудь в Гирканию искать счастья там.
— Что ты называешь «счастьем», киммериец? Горы богатств?
— Например, — сказал Конан.
Увидев, что Шлока смотрит на него, воин еще издалека закричал, зовя мудреца по имени:
— Шлока! Шлока!
