Не позволяя этим чувствам развиться, Авенир быстро заключил:
— И когда мы изберем верховного правителя, на него ляжет обязанность возглавить ответную войну — войну против Калимегдана.
Буйный Мохандас тотчас взорвался:
— Насколько я понимаю, почтенный Авенир, и качестве этого самого верховного правителя ты видишь себя? — И прибавил язвительно: — Кажется, и занятие для верховного правителя уже подобрал! Все тебе уже ясно — чем должен будет озаботиться таковой правитель, кто станет главным его противником, какие задачи перед ним встанут в первую очередь… Да, у тебя воистину государственный ум, раджа Авенир! Недаром ты прочел много толстых и пыльных книг!
Авенир молчал. Он не считал нужным отрицать предположение Мохандаса. Скорый на язык князь из рода бога Агни был совершенно прав: Авенир считал, что справился бы с ответственностью, которую накладывает звание верховного правителя. Но говорить об этом раньше времени открыто он не собирался. Пусть выскажутся остальные.
Мохандас продолжал, по обыкновению резко и напористо:
— Но кого бы мы ни выбрали себе в верховные правители, все закончится одинаково: мы потеряем свободу. Ну так знай, раджа Авенир, мудрец, прочитавший много пыльных и толстых книг: люди моего княжества, потомки самого Агни, никогда не подчинятся чужой воле. Пусть мы умрем — но умрем свободными!
Всегда осторожный, всегда готовый выслушать и принять взвешенное решение, раджа Авенир попытался с самого начала погасить грозящие вспыхнуть страсти.
— В твоей храбрости никто не сомневается, почтенный Мохандас, — молвил он спокойно. — Но одно остается неизменным: либо мы объединимся, либо нас ждет страшная участь. Если мы останутся разрозненными и будут продолжать сопротивляться Аурангзебу в одиночку, то… — Он сделал паузу. Было очевидно, что эти слова даются радже Авениру очень нелегко, но все-таки он произнес их: — Если каждый из нас по-прежнему будет рассчитывать только на себя, наши маленькие княжества могут вообще исчезнуть с лица земли. И установится здесь одно-единственное княжество — Калимегдан. Государство, где все подчиняются воле капризной Кали — Кали в ее самой страшной, самой грозной и самой мрачной ипостаси! Постепенно эта богиня забирает власть над Аурангзебом. Жрецы Кали еще остаются в тени, но их рука направляет действия Аурангзеба, и это ясно, как день, каждому, кто в состоянии смотреть и видеть.
На кого-то, быть может, эта речь и произвела впечатление, но только не на Мохандаса.
Трудно проникнуть в мысли того, кто не слушает; трудно войти в закрытую дверь, если она так и не пожелала распахнуться перед тобой. Мохандас слышал лишь одно: собственные чувства и свои личные соображения.
— Поступайте как хотите, — повторил он. — Объединяйтесь, если вам охота, и начинайте общими силами совместную войну. Но знайте: мое княжество никогда не покорится — ни Аурангзебу, ни Авениру. Не означает ли твое выступление, о великий раджа Авенир, что ты не чтишь грозную Кали?
Зазвучал низкий голос могучего чернокожего князя:
— Мохандас прав, братья. Мы почитаем богиню Кали. И если воля богов — в том, чтобы мы подчинились Аурангзебу, то всякое сопротивление окажется бесполезным.
— Я тоже почитаю Кали, — резко возразил раджа Авенир. — Выслушайте же меня! Поймите — УСЛЫШЬТЕ… Кали-Дурга бывает созидательной, ее сила — не только в разрушении, но и в плодородии…
Еще один князь поддержал Авенира:
— Путь, по которому готов пойти Мохандас, — это путь смерти. Если Мохандас действительно считает бога Агни своим прародителем, он должен ненавидеть путь смерти и презирать его. Агни — это дом, Агни — тепло домашнего очага, Агни — добрый огонь, источник жизни… Не оскверняй же бога Агни, Мохандас, не превращай его благодетельную силу в убийственную!
И наконец зазвучал негромкий голос того, на кого так рассчитывал раджа Авенир, — голос мудреца Шлоки. И странное дело: совсем не звучный, этот голос обладал глубокой внутренней силой, так что не прислушаться к нему казалось невозможно. Голос этот проникал в самое сердце, он поселялся в рассудке слушающего, в его мыслях и начинал действовать там, подчас вопреки воле слушающих.
— Наберись терпения, о достойный потомок мирного божества, — обратился Шлока к разгневанному Мохандасу.
Тот багровел все сильнее, глаза его сузились, превратившись в смертоносные черные щели.
— Подожди немного, — продолжал Шлока, — открой свой слух для чужих слов. Да и то, полно, — чужие ли для тебя те, кто собрался здесь в пиршественном зале дворца владыки Патампура? И вы все, о высокочтимые господа, — мудрец медленно обвел глазами спорщиков, — где ваше терпение? Призовите его обратно, покуда оно не бежало слишком далеко — в такие дали, откуда уже не уловит вашего зова! Каждый из вас слышит сейчас только себя. Времени почти не осталось. Несчастные люди бегут от занесенного над ними меча… А ведь наши люди хотят одного: просто жить. Жить под нашим прекрасным небом! Пасти скот, растить детей, любить жен-шин… Пить ветер, освеженный дождем! Ничего более — ничего сверх того, что подарили человеку боги! А вы, в чьи руки люди вручили свою жизнь, не в состоянии договориться между собой, чтобы спасти своих подданных!
С упреком посмотрел мудрец на Мохандаса, но тот ничуть не смутился и ответил дерзко, с вызовом:
— Я-то приехал! Сижу здесь и слушаю…
И тут приоткрылась створчатая дверь: то вышла к гостям, чтобы прислуживать им, любимая наложница раджи Авенира, красавица Вальмики.
Словно сноп солнечных лучей ворвался в зал, где самый воздух, казалось, раскалился от гнева. Удивительное действие оказывает на мужчину красивая женщина! Все, даже мудрец Шлока, ощутили, как отступает ярость, как оставляют их честолюбивые помыслы, как улетучивается обида.
Маленькая и стройная, женщина спокойно обвела взглядом гостей. Легкий загар покрывал ее круглое лицо, большие карие глаза смотрели томно, с затаенной лаской. Взглянешь на такую — и как будто дома побывал, прохладной воды напился.
Разумеется, Вальмики очень хорошо знала о том, какое впечатление производит. Чуть улыбнулась полными губами, чуть задержала взор на рослом Мохандасе. Оценивающе дрогнули зрачки, побежала золотая волна по радужке огромных очей, немного глубже стали ямочки в углах рта.
— Сейчас вам будет подан праздничный обед, высокие гости, — с поклоном произнесла Вальмики.
— Дозволь, прекрасная, нам сперва насладиться высоким умом твоего супруга, — с усмешкой отозвался дерзкий Мохандас.
Авенир слегка приподнял брови. Шлока, напротив, опустил тяжелые веки, немного раздул ноздри: ему не нравилось происходящее, и он предпочел не смотреть, но слушать голоса. Выражение лица может обмануть, тон голоса — никогда. И то, что зазвенело в голосе Вальмики, сильно не понравилось мудрецу. Впрочем, свои выводы он до поры предпочел оставить при себе.
— Кому не достает собственного ума, почтенный Мохандас, — сказала Нубрике, и ее глаза вспыхнули ответной насмешкой, — тому и впрямь следует занимать его у других!
