Раджа Авенир примирительным тоном произнес:
— Распорядись, чтобы подали первую перемену блюд, Вальмики.
Мохандас презрительно двинул плечом, однако этот великолепный жест остался незамеченным… если только предназначался он для раджи Авенира, а не для кого-то другого.
Стремительный хищный взгляд, который Мохандас метнул в сторону Вальмики, показал ему: ни одна стрела не пролетела мимо цели. Вальмики улыбалась. Задумчиво, не глядя на Мохандаса, но — улыбалась. И ответная улыбка, также устремленная в никуда, появилась на широком красивом лице Мохандаса.
Все было подготовлено заранее — нельзя не порадоваться той предусмотрительности, с которой хозяева устраивали этот пир. Слуги, обремененные тяжелыми блюдами, вошли в зал сразу из шести дверей, открывшихся одновременно. Перед каждым гостем были выставлены красиво разрисованные миски и каждому подали заранее подготовленные яства: разрезанное мясо, мягкие, недавно испеченные хлебы, спелые фрукты в специальных вазах и вино в кувшинах.
Во время трапезы молчали, дабы не портить удовольствия от еды, но чуть позднее вино развязало языки, и разговор возобновился.
Мохандас решил пойти наперекор Авениру, чего бы ему это ни стоило. Для чего церемониться? Если радже Патампура так охота выбрать верховного правителя, то Мохандас открыто предлагает себя. Так же открыто, как сделал это Авенир. И пусть-ка гостеприимный хозяин найдет способ возразить ему, не вызывая общей смуты!
И Мохандас, не чинясь и не медля ни мгновения, направился прямо к почетному месту рядом с хозяином. Не глядел по сторонам на прочих, держался так, словно не сомневался в собственном праве. Но Авенир мягким жестом остановил его, не позволив Мохандасу усесться.
— Прости, почтенный Мохандас, но я вынужден просить тебя вернуться на твое прежнее место. Не будем оскорблять нашего пиршества нарушением обычая. Каждый сидит там, где ему предложено.
Мохандас поколебался, но лишь на краткий миг: страшный миг, когда могла бы вспыхнуть роковая ссора. Затем Мохандас широко усмехнулся. Уверенный в себе, могучий воин, потомок божества. Что ж, он займет менее почетное место. Хорошо! Ждать остается недолго. Скоро все определится, и тогда станет ясно, кто рожден верховодить.
— Ведь княжество твое невелико, — спокойно продолжал Авенир. — Позволь спросить, много ли воинов приехало с тобой на праздник?
Медленно опустился Мохандас на подушку, устремил взор в пустоту. Ответил медленно:
— Я прибыл один, о чем тебе, почтенный раджа, хорошо известно, ибо ты встречал меня. Но приехал я один не потому, что у меня нет воинов. Напротив, у меня достаточно прекрасных воинов. Достаточно для того, чтобы я чувствовал себя счастливым! Я могу постоять за себя сам, раджа. Мне не нужна охрана, ибо я не книгочей, и руки мои привыкли к оружию, а глаза — к поиску противника.
Он произносил все эти гордые слова, а сам то и дело поглядывал на женщину, которая осталась прислуживать гостям. И потому голос — якобы возмущенного — князя звучал несколько рассеянно. Стоят ли все почести мира одного только вида Вальмики? Мохандас умышленно не смотрит на женщину. Красивая женщина. Если мужчина отводит от нее глаза — опасный знак.
Вальмики подала ему кувшин вина с вежливым поклоном, а сама чуть отвернула голову, чтобы скрыть улыбку, тронувшую уголки губ. И вдруг женщина встретилась глазами с мудрецом Шлокой. Вздрогнула Вальмики всем телом: ей показалось, что Шлока читает в ее душе так же легко, как в открытой книге. Чуть расширились зрачки Шлоки, чуть сжались губы. Как будто он хочет сказать ей: «Не делай того, что задумала». Неужто правду говорят о Шлоке — что он понимает язык всех живых существ и что ему внятно даже то, о чем втайне, сам с собою, думает человек?
Она поскорее отвернулась и обратилась к другим гостям. Но холодная дрожь невольно пробежала по ее спине, оставила в сердце ноющую иглу.
К счастью или к несчастью, но Вальмики — не из тех, кого можно испугать одним взглядом. И скоро игла ушла из ее сердца, холодок оставил ее, приятное тепло разлилось по телу, а в мыслях поселилась неопределенная мечта…
Беседа между мужчинами шла своим чередом. Слуги были отосланы, но женщина осталась, чтобы прислуживать, и при ней не стеснялись пирующие высказываться откровенно. И дело было даже не в том, что женщину никто не считал за человека, при котором следовало бы помалкивать, дабы он не разболтал об услышанном.
Хвала богам, в Вендии знают, какой властью может быть наделена женщина! Нет, просто раджа Авенир любил Вальмики и доверял ей. Он не сомневался в том, что наложница его не предаст.
Разговоры становились все более резкими. Каждый высказывал то, что лежало у него на душе. Нашлись давние обиды, посыпались колкости. Вино и смягчало нравы, и развязывало языки, несколько раз радже Авениру удавалось осадить слишком уж дерзкого Мохандаса, и воин не всегда находил надлежащий и скорый ответ. В словесных поединках Авениру не было равных!
Досадуя на собственное тугодумство и сердясь на книгочея Авенира, Мохандас отвернулся от пирующих и сделал вид, будто с интересом рассматривает пиршественный зал. Богато украшенный, с множеством ваз, стоящих в нишах, с несколькими изящными позолоченными статуями танцующих полубогинь, застывших в соблазнительных позах.
Неожиданно Мохандас обнаружил, что Вальмики украдкой усмехается. И чем туже сходилась над переносицей черные брови Мохандаса, тем шире становилась усмешка наложницы. Жаркой волной обдало Мохандаса: никаких сомнений больше у него не оставалось, и никто в мире не был сейчас для него желанней, чем эта маленькая смуглая красавица с влажными глазами.
Какая дерзкая! Под стать ему. Ни в чем не уступит, будет говорить злые слова и ласкать глазами, будет скалить мелкие зубки в нехорошей усмешке и гореть всем телом, да так, что тот, кому предназначены эти потаенные сигналы, едва не потеряет рассудок!
Пир был в самом разгаре.
* * *
После пиршества гости встали из-за стола, перешли в сад, чтобы под журчание фонтана закончить разговор и прийти к соглашению. Ибо кое в чем Авенир по мнению большинства, совершенно прав: скоро не останется независимых княжеств, все падут под железную руку Аурангзеба. И тогда уж не пикнешь, не поступишь своевольно! Тогда даже собственным богам не поклонишься свободно.
Вельможи и мудрецы беседуют, а у Вальмики нет дела важнее, чем прибрать после пиршества. В ее подчинении две расторопные служанки. Госпожа наблюдает за ними. Во дворце Авенира не найдется ничего, о чем бы не знала Вальмики, любимая наложница раджи. Господин не раз хвалил ее за усердие. Повторял иногда: «Стоит ли тебе, Вальмики, так вникать в хозяйство? Твое дело — быть красивой и любимой. Зачем тебе знать, чем заняты слуги?»
Обычно она отвечала: «Это помогает мне оставаться преданной тебе, мой господин. Я должна перехватывать взгляды, улавливать разговоры. Я твое око посреди дворца!»
И сколько ни упрашивал ее Авенир избавить свою душу от беспокойства, Вальмики не соглашалась.
