Арилье глянул на Конана как бы новыми глазами. Киммериец широко, дружелюбно ухмыльнулся.
— Да, да, можешь не изображать удивления. Говорят тебе, нет таких цепей, какие не могут быть порваны. Но если человека зарезали на жертвенном камне у ног какого-нибудь мерзкого истукана — никто и ничто не вернет его из Серых Миров. Так что самое умное, что мы можем сделать сейчас, — это прийти вовремя и вырвать наших друзей из лап этого жреца.
Не сговариваясь, они быстрее погнали коней.
Глава тринадцатая
Святилище Кали
Санкара не спешил. Времени у него было достаточно, а допустить ошибку в ритуале он не хотел, поскольку любая неточность могла быть чревата непредсказуемыми последствиями. Хорошо жрецам, которые имеют дело с богами менее могущественными — и куда более снисходительными к людям, нежели Кали! Например, бог огня Агни, покровитель домашнего очага. Агни способен оценить просто доброе отношение людей, их желание угодить ему. И даже если жрецы Агни бывали небрежны в исполнении ритуалов, божество все равно оказывало им благодеяния, ибо видело: эти люди почитают его от всего сердца.
Другое дело — Кали, способная разорвать на клочки человека, просто-напросто не угадавшего желание своей повелительницы. Каждый шаг в присутствии Черной Матери должен быть тщательно выверен и сделан с наивозможнейшей осторожностью.
И все же Санкара никогда не завидовал тем, кто служит низшим божествам. Он, Санкара, приближен к величайшим силам, управляющим Вселенной, — к силам Разрушения. Обычный человек даже представить себе не может всей мощи, всего размаха этих таинственных и неодолимых сил.
Санкара, в отличие от многих себе подобных, никогда не был особенно честолюбив. Честолюбив — в том смысле, который вкладывал в это понятие Конан, когда рассуждал о жрецах. Санкара не рвался к верховной власти, не стремился управлять судьбами людей, действуя от имени своей богини. Для Санкары главным было приобщение к силе богини, к ее способности разрушать целые миры — не говоря уж о человеческих жизнях. Если можно так выразиться, Санкара «дышал» волей Кали, находил в ней неисчерпаемый живительный источник для себя самого.
Он остановился возле храма. Ратарах, всю дорогу бежавший за лошадью жреца, тяжело переводил дыхание. Лицо у мальчика горело, капли пота, покрывшие тело, жгли кожу и казались раскаленными.
Серые каменные колонны храма были увиты растениями. Ярко-красные и ярко-желтые цветы с мясистыми лепестками выглядели так, словно были ядовитыми; более того — они казались хищниками, что выслеживают добычу. При виде их не хотелось подойти ближе и вдохнуть исходящие от них ароматы. Напротив, чувствительной душе они внушали страх.
И когда Ратарах подошел поближе, он ощутил запах гнили. Эти растения пахли разложением. Мальчик слышал о таких. Они привлекают своим запахом мух, что любят садиться на падаль, и когда одураченное насекомое оказывается возле цветка, лепестки смыкаются над жертвой.
Юноша содрогнулся и поскорее отошел подальше — как будто сам был мухой, боявшейся плотоядного растения. Тем временем Санкара наклонился над зачарованной Рукмини. Девушка по-прежнему оставалась в обличии статуи, однако — и Санкара знал об этом — испытывала в полной мере и страх, и боль. Это и требовалось жрецу для совершения ритуала.
Но сперва следовало решить, как поступить с ее братом.
Санкара не долго колебался. У него было припасено одно заклятье, посвящающее человека силам Кали, и он решил испробовать свое знание на пленнике.
— Идем, — кивнул жрец мальчику, и Ратарах, замирая от ужаса, вошел под своды храма.
Здесь было тихо и прохладно. Скоро, несмотря на то, что в джунглях царила удушливая жара, Ратараха начала бить холодная дрожь, по коже побежали мурашки.
В полумраке виднелась гигантская статуя уродливой свирепой богини. Груды белых черепов — настоящих человеческих черепов, а также костей животных — белела у ее ног. Ступни и ладони богини, вывернутые в танце, были выкрашены красной краской. Глаза статуи как будто пристально следили за каждым движением людей.
Ратарах остановился посреди храма, под отверстием в высоком коническом куполе. Из этого отверстия лился яркий солнечный свет. Однако даже сиянию вендийского дня не под силу было рассеять тьму, что царила в святилище Черной Матери.
Санкара приблизился к статуе и, встав перед ней на колени, воздел руки.
— О Черная Мать, о великая Кали, я готов выполнить твое желание! — воззвал жрец. — Будь благосклонна ко мне так, как была добра ко мне раньше! Знай, что у тебя нет и не было более верного раба, чем Санкара!
Еле заметная волна красного жара пробежала по черному телу богини. Заметив это, Ратарах закостенел от ужаса.
— Помоги же мне, о Черная Мать, посвятить служению этого юношу! — продолжал Санкара, не обращая внимания на пленника.
Ратарах смятенно подумал о том, что еще не поздно убежать… Теперь, пока жрец поглощен своими молитвами, он вряд ли обращает внимание на то, что происходит вокруг. Остается лишь сделать несколько шагов к выходу…
На миг Ратарах подумал о сестре, беспомощно лежавшей в траве у порога храма. Что ж, юноша ничем не в силах ей помочь. Ему не поднять статую, не утащить ее в джунгли. И даже если ему удастся это сделать — кто снимет с Рукмини заклятье? Лучше уж спастись самому и потом привести помощь.
Ратарах принял решение и хотел уже исполнить задуманное, но понял, что ноги его приросли к полу. Он не мог по собственной воле Двинуться с места.
Санкара молился богине томительно долго. Наконец жрец завершил свои хвалебные гимны в честь Черной Матери и повернулся к пленнику.
— Подойди ко мне, — приказал он негромко.
И Ратарах послушно шагнул к служителю Кали.
У губ пленника оказалась плоская чашка с каким-то питьем. Ратарах вдруг понял, что давно страдает от жажды. Он посмотрел на жидкость, плескавшую в чашке, по прикоснуться к ней не посмел. Ему стало очевидно, что отныне он не сможет сделать ни шагу без позволения Санкары. Жизнь Ратараха целиком и полностью находилась в руках жреца.
Мальчик перевел взгляд на своего господина. Санкара позволил: «Пей!» — и Ратарах жадно выпил.
Усталость, страх — все сразу отступило, и Ратарах даже засмеялся от облегчения. Как же он был глуп, если испытывал ужас в этом чудесном убежище! Разве богиня не укроет его от всех житейских невзгод? Разве Кали не даст ему силу? Не пошлет ему питье? Ратараху не хотелось покидать жилище богини. Здесь он мечтал отныне жить и умереть.
И тут Санкара взял его лицо в ладони и обратил к себе. Ратарах уставился в бездонные глаза жреца и, казалось, утонул в них. Его воля полностью подчинилась воле Санкары.
— Ты будешь делать все, что я прикажу, — сказал Санкара.
— Да, мой господин, — прошептал Ратарах.
— И тогда ты получишь награду.
