Народ уже заметил правителей и военачальников, окруженных роскошной свитой, и начал сбегаться, чтобы поглазеть па них поближе. Дети скакали вокруг, мужчины рассматривали гостей, пытаясь по лицам угадать: удалось ли достичь понимания или опять владыки разъедутся без толку, и все останется по-прежнему? Слухи о готовящемся вторжении уже достигли жителей Патампура. Нужно было что-то решать, и решать как можно скорее: это понимал любой простолюдин.
— Всадник!
Со стен города донесся громкий крик, и, казалось, его подхватили все разом. Весь город заволновался:
— Всадник!
Всадник вылетел из джунглей, как по волшебству, и помчался по тренировочному нолю прямо к стенам Патампура, нахлестывая коня плеткой. Наперерез ему выскочили воины, схватили лошадь под уздцы. Он не сопротивлялся, ни словом, кажется, не возразил. Просто поехал рядом с ними.
Если это вестник, то какую же новость привез он? Если беглец, примчавшийся сообщить о надвигающейся беде, что наступает ему на пятки… Это предположение лучше пока отринуть. Кто же он, для чего прибыл?
Но вот он уже близко. Стражники подвели чужака к Траванкору, стоявшему возле раджи Авенира, и оказался чужак — своим, знакомым.
— Арилье! — вскрикнул Траванкор, бросаясь к другу.
Арилье был бледен и едва держался на ногах. Только теперь все заметили, что он ранен: его правая рука была в двух местах обмотана тряпками.
— Где Рукмини? — требовательно спросил Траванкор.
Арилье медленно покачал головой, показывая, что не в силах пока говорить.
— Мир тебе, Арилье, — приветствовал неожиданного гостя раджа Авенир.
Он помнил этого парня. Лучший друг его сына, его любимый соперник. Они часто сражались друг с другом во время тренировочных поединков. А на празднике Арилье всю ночь смешил девушек на качелях. При воспоминании об этом у раджи Авенира потеплело на сердце. Как будто он вспомнил собственную молодость… Ему никогда не удавалось стать таким открытым и веселым, таким жизнерадостным. Парень, который умеет так смеяться, — он и друг верный, и воин хороший…
— Что с Рукмини? — снова спросил Траванкор и встряхнул Арилье, так, что у того закатились глаза.
— Она в плену… Ратарах предал нас. Он теперь служит нашим врагам.
— Ты лжешь! Этого не может быть! — вскрикнул Траванкор.
Арилье тяжело вздохнул.
— Нет, я не лгу, Траванкор. Я говорю о том, видел собственными глазами.
К сыну раджи протолкался Копан.
— Оставь его, Траванкор. Я позабочусь о нем, — сказал киммериец. — Завтра можешь его пытать, допрашивая касательно подробностей дела. А сегодня пусть он отдыхает. Видишь — он ранен. Как бы не умер от этих ран.
— Я ранен… в сердце, — прошептал Арилье. Он позволил Конану увести себя в покои, отведенные варвару во дворце.
Праздник прервался лишь ненадолго и скоро возобновился с новой силой.
Играли музыканты, танцевали люди, даже некоторые владыки приняли участие во всеобщем веселье.
Конан негромко беседовал с Арилье, скрывшись от любопытных глаз.
— Что там произошло?
— То, что я сказал. Ратарах оказался предателем. Я думаю… может быть, он до сих пор находится под властью чар? — неуверенно добавил Арилье. — Я ничего в этом не понимаю.
— Я тоже, — успокоил молодого воина киммериец. — Когда я вижу колдуна или дьявольского жреца, вроде этого Санкары, у меня появляется только одно желание: снести ему башку с плеч. Это — как у зверей, понимаешь? Лев не может не наброситься на косулю, а я — на колдуна…
Арилье чуть улыбнулся.
— Ты пытаешься меня развеселить, да?
— Да, — признался киммериец. — А что, не получается?
— Не слишком… Дигам захватил Рукмини, и я ничего не смог сделать. Они выстрелили в меня, а потом я… заснул.
— Ты не заснул, а потерял сознание, — возразил киммериец. — Вообще чудо, что ты добрался до Патампура. У тебя могут воспалиться раны.
— Завтра я уеду, — угрюмо сказал Арилье.
— Куда это ты поедешь?
— Прости меня, Конан, но я спешу.
— Куда?
— В Калимегдан.
— Ты сошел с ума! Тебя узнают и убьют.
— А может быть, и не узнают. Я должен отыскать Рукмини. Если я задержусь — пойми, Конан, — Траванкор непременно будет меня расспрашивать. И узнает много из того, что ему знать не следует.
— Например?
— Например, он точно будет знать, где и в чьих руках находится сейчас Рукмини. Он не станет ждать. Бросится на Калимегдан. Он теперь — военачальник, сын раджи. Он может поддаться чувствам. Что будет, если Траванкор двинется на Калимегдан, не заключив военного союза с соседями? Ему никогда не разгромить Аурангзеба собственными силами…
— Ты мыслишь не как обычный воин, но как настоящий государственный деятель, Арилье, — сказал Конан. — Я одобряю ход твоих мыслей. И разделяю твои чувства. Попробую достать для тебя какую-нибудь целебную мазь, соберу припасы и отправлю в дорогу. Ты совершенно прав: Траванкор нужен в Патампуре. Он должен управлять своим народом, потому что его отец скоро выпустит бразды из рук: мы на пороге решающей битвы.
Арилье сжал руку киммерийца и закрыл глаза.
Он ненадолго погрузился в крепкий сон.
…За праздничной суетой никто на площади не заметил, что один из раджей отсутствует. Куда же подевался Мохандас?
А Мохандас вернулся в большой пиршественный зал дворца, туда, где слуги разбирали блюда с костями и остатками трапезы, выносили кувшины с недопитым вином. Работой распоряжалась та самая юная наложница Авенира, что приглашала гостей к угощению. Катьяни. Мохандас был уверен в этом. Как уверен был он и в том, что женщина уже обнаружила плетку на том самом месте, где сидел великолепный гость ее мужа — Мохандас.
Мохандас оказался прав.
Юная красавица держала плетку в руке. Одним быстрым прыжком Катьяни подскочила к Мохандасу.
Улыбнулась широко, радостно и как-то зло: похоже скалится воин перед тем, как нанести удар. Быстрый, повелительный взмах рукой, и слуги заняли все входы и выходы, преграждая возможный путь к бегству.
Мохандас не успел еще ничего понять, как резкая боль обожгла его лицо. Он отшатнулся, но боль вновь настигла его. Взмахнув плетью, женщина резко ударила его в третий раз. Он поднял руку, защищая глаза, плетка ожгла и кисть руки, и снова прошлась по скуле, по щеке, по лбу.
Катьяни хлестала ослепленного болью и неожиданностью мужчину без остановки, без всякой пощады — откуда только сила взялась! Молодая женщина кружила вокруг ошеломленного воина.
Она молчала и теперь больше не улыбалась. Она жестоко мстила за то, что Мохандас воспользовался глупостью и слабостью ее предшественницы.
