Катьяни во всем случившемся винила только Мохандаса. Вальмики была глуповата, но добра и иногда скучала — вот и бросилась на шею могучему воину. Авенир вынужден был расправиться с изменившей наложницей — иначе в городе заговорили бы о слабости раджи.
Нет, вся ответственность за эту смерть лежит на плечах Мохандаса.
А тот растерялся…
Не драться же с юной красавицей сейчас, прямо во дворце ее мужа, на глазах у слуг! Разумеется, могучий Мохандас легко одолеет ее, если они схватятся…
Но что скажет он прочим собравшимся? Какими глазами будут смотреть на него слуги? Как он объяснит остальным свое поведение? За что он избил наложницу гостеприимного хозяина?
За то, что она на него напала? Ну не смешно ли — юная Катьяни ни с того ни с сего набросилась на крепкого воина и исхлестала его плетью!.. Позор!
Как старый пес, искусанный злющим щенком, Мохандас наконец выскочил из пиршественного зала. Вслед ему вылетела плетка, а за плеткой — и тихий, сквозь зубы, смех женщины.
Мохандас подобрал плетку, сунул за пояс. Будь оно все проклято!
Глава пятнадцатая
Коварная ловушка
Скоро знакомые края закончились; Арилье очутился в долине, где прежде не бывал. Невысокий кустарник наполовину утонул в белесом мареве. Болотце, поблескивающее в камышах, испускало искры света.
Далеко впереди виднелись стены роскошного города. Издалека он казался гораздо богаче и гораздо могущественнее Патампура. Кажется, не найдется силы, способной одолеть эти бастионы. Вот и конец пути; что-то ждет здесь Арилье? Лучше не думать. Решение принято, он сделает то, что должен: правота придаст ему сил.
Арилье придержал коня, поехал шагом. На подступах к городу тянулось предместье, где селился бедный люд, не имевший денег для того, чтобы купить дом внутри кольца надежных стен.
Возле самой бедной из этих глинобитных хижин и спешился Арилье. Заглянул внутрь. В последний раз он бывал в человеческом жилье, когда прощался с Конаном во дворце раджи Авенира. Как радовала глаз роскошь! Как хорошо там было…
А здесь — тесно, темно, и только один человек сидит в полумраке: бедная старуха, помешивающая в закопченном котле. Арилье и сам не знал, отчего дурным предчувствием сжалось его сердце. Должно быть, как всякий бедняк, вырвавшийся из железных тисков нужды, он страшно не любил никаких проявлений бедности, а они — не только в отсутствии дорогих вещей, но и в том, как ощущает себя человек. Эта старуха перед его глазами — она была нищей и по образу жизни, и по чувствам своим.
И тотчас устыдился Арилье того, что подумал о ней недостойное. Вежливо поздоровался:
— Мир твоему дому.
Старуха подняла на незнакомца пустые глаза.
— Мир и тебе странник. Откуда ты?
— Издалека, мать, — ласково отозвался Арилье. И улыбнулся своей неотразимой улыбкой — как будто преподнес драгоценный подарок. — Не дашь ли воды моему коню?
Старуха поднялась.
— Пойдем, сынок.
Заковыляла к выходу. Арилье легкой крадущейся походкой двинулся следом. Колодец находился поблизости, и молодой человек легко вытащил полное ведро. Пока конь пил, любовался на верного друга. А старуха разглядывала своего неожиданного гостя, разве что руками его не ощупывала.
Наконец спросила:
— Откуда ты едешь? Не из Патампура ли?
— Да, — сразу ответил Арилье. И окинул старую женщину взглядом. Она топталась возле него, задрав лицо, морщины двигались вокруг ее глаз, разбегались по щекам; не было на этом лице ни одного клочочка кожи, не исполосованного старостью и печалью. Только взгляд поблескивал любопытством, но даже и это любопытство было старческим. Старость ведь не о том допытывается, о чем юность. Был бы Арилье менее встревожен судьбой Рукмини, которая где-то поблизости томится в плену, — заметил бы, как пристально глядит на него старуха. Как будто приценивается к товару.
— Почему ты одна живешь, мать? — спросил Арилье. — Где твои дети?
Она охотно ответила плаксивым тоном:
— Старшего убили, средний воюет где-то, к матери давно уж не возвращается… А младшенькую дочь забрали в гарем Шраддхи. Слышал о таком воине?
— Слышал, — кратко отозвался Арилье. — Я поеду. Спасибо, мать.
Старуха захлопотала, забежала вперед перед ним, стала в глаза ему засматривать — едва по земле стелиться не начала.
— Куда же ты поедешь, вот так сразу? Отдохни с дороги, а после уж и ступай… о мой повелитель!
Арилье расхохотался:
— Что за обращение! Почему это я — «твой повелитель»? С чего ты взяла?
Она прищурилась с какой-то неприятной, воровской хитрецой во взгляде:
— Ты такой величавый, такой сильный! Одежда у тебя справная, да и конь твой хорош…
Довольная своей проницательностью, широко улыбнулась. И насторожиться бы Арилье при виде этой улыбки, а он только хмыкнул:
— Никакой я не повелитель, не был и никогда не буду… Скажи, не привозили ли в Калимегдан пленницу?
— Откуда мне знать, чем заняты повелители…
— Не морочь мне голову, добрая женщина. Я тебя не выдам и не стану рассказывать, от кого узнал весть, — улыбнулся Арилье. — Будто я не знаю, что простому люду все известно… Мимо тебя должны были проехать воины Аурангзеба с добычей. Разве ты не видела их?
— Видела, — прошептала старуха. — Еще как видела! Везли они с собой голову Шраддхи, будь он проклят, а за конем Дигама шли двое пленников, парнишка да девушка.
Арилье вздрогнул всем телом. Впологолоса произнес:
— Благодарю тебя за все, добрая женщина. Отдохнул бы у тебя, да спешу.
И опять старуха заступила ему дорогу:
— Будь осторожен… Дигам хоть и молод, но очень хитер.
— Я всегда осторожен, — бросил Арилье.
Беспечный юнец! Тревога тенью промелькнула над лицом старухи. Аж присела. Как бы задержать его?
— Хоть винца выпей… У меня хорошая наливочка. Я на продажу готовлю, а тебя запросто так угощу.
И глянула снизу вверх, так, словно взором хотела приковать к месту.
Всегда осторожный» Арилье не выдержал — согласился. Сдался на уговоры. То и дело начинало шевелиться в нем нехорошее предчувствие, но стыд оказывался сильнее. Кого он опасается? Старую женщину? От кого подвоха ждет? От бедной старухи, у которой даже детей не осталось, за которой и внуки не ходят? Сострадание и стыд жгучей волной поднимались в нем и смывали все недостойные предположения.
С какой сердечностью предлагает она угощение! Нельзя отказываться.
Арилье пошел за ней обратно к хижине…
Жадно выпил он вина, но еще с большей жадностью наблюдала за ним старуха.
