Лишь бы девка не истекла кровью… Чачака умела останавливать кровь. Она зажала рану пальцами и ждала прибытия знахарки. Та явилась — жуткая с виду, нищая старуха. Поговаривали, будто где-то она хранит сокровища, ибо выздоровевшие больные одаряли ее, кто чем мог. Но по внешнему виду, определить, богата она или действительно бедна, было невозможно.
— Эта женщина нужна мне живой, — коротко объявила Чачака.
Старуха повалилась перед важной дамой на колени, долго ползала, касаясь лбом пола, и наконец выпросила себе щедрую мзду. После этого она подбежала к пленнице и принялась рассматривать ее. Губы у девушки посинели, глаза закатились. Все было в крови.
Бормоча странные заклинания, старуха принялась плевать на рану, вздымать к небу жилистые руки и трясти головой. К удивлению Чачаки, кровь действительно скоро остановилась. Тогда старуха перевела дух и попросила питья и еды.
Ей принесли лепешку. Чачака, превозмогая отвращение, смотрела, как старуха мусолит голыми деснами угощение. Затем целительница прошамкала:
— У нее останется на шее шрам. Пусть пользуется притираниями. Но она будет жить.
— Хорошо, — величественно произнесла Чачака. И повернулась к рабыням: — Приберите здесь все. Скажите Дигаму, что женщина изуродовала себя и не подходит для его брачного ложа. Вознаградите целительницу и проводите ее до дома.
Так Рукмини, против своей воли, осталась жить.
Ее определили в прислужницы и поручили ей ухаживать за лошадьми. Девушка была рада этому. Ей совсем не хотелось иметь дело с людьми. Кони — другое дело. Эти животные благодарно встречали ее, пытались с ней играть, иные шалили, другие принимали ее заботы с удивительной вежливостью, которая иногда бывает присуща бессловесным тварям.
Была еще одна причина, по которой Рукмини всем сердцем стремилась в конюшню — и даже пыталась переселиться туда. Среди лошадей, принадлежавших дворцу Аурангзеба, находился и любимый конь самой Рукмини — Светамбар. Он тоже был захвачен в плен, как и его хозяйка. «Мы с тобой теперь никогда не расстанемся», — обещала ему Рукмини, и конь, как будто понимал, о чем она говорит, весело кивал ей головой.
Рукмини потеряла счет дням. Она не только не пользовалась притираниями, которые прислала для нее целительница, но и старалась всячески демонстрировать шрам у себя на шее — чтобы не вызывать интереса у мужчин. Лучше она останется служанкой с грубыми руками, чем ляжет на ложе к чужаку и будет ублажать его постылыми ласками!
Часто задумывалась она о своих друзьях. Где они сейчас? Придут ли к ней на помощь? Почему медлят? И что случилось с Ратарахом? Мысли о младшем брате причиняли Рукмини настоящую боль. Она никогда не предполагала, что Ратарах способен на предательство. Он всегда был веселым, озорным, немного завистливым к ловкости старшей сестры, но в общем и целом очень хорошим мальчиком.
Наверное, это чары, решила Рукмини. Никакое другое объяснение не приходило ей в голову. Мальчишку заколдовали. Даже если бы Ратарах по собственной воле переметнулся к врагу, он никогда не стал бы таять от счастья при виде Дигама и целовать ему руки. Колдовство Санкары заложило в неокрепшую душу мальчика что-то невыразимо подлое. И Рукмини не представляла себе, как избавить Ратараха от злого наваждения.
* * *
…Нищая старуха прибежала ко дворцу Аурангзеба, запыхавшись, вся потная и в пыли. Еле переводя дух, бросилась к великому владыке.
— Весть, весть!
Ее пропускали, не спрашивая. Целительница! Многие склонялись перед ней, безмолвно воздавая ей почести. Кое-кому из стражников доводилось пользоваться ее снадобьями: подчас она лечила воинам плохо заживающие раны, иногда — способствовала мужской силе, а случалось — и подмешивала какие-то травки в питье женщины, чтобы та крепче любила.
Представ пред лицом повелителя Калимегдана, старуха склонилась в низком поклоне.
— Говори, — мрачно бросил Аурангзеб.
— О повелитель, — забормотала старуха поспешно, — сейчас у меня в доме спит молодой воин. Одет богато, конь у него хороший, но главное — спрашивал про ту девушку, которую привезли для Дигама… Говорят, ты назначил за него награду, за этого воина…
Едва заслышав эти слова, Дигам пружинисто вскочил на ноги. Прижал руки к груди, пылко обратился к Аурангзебу:
— Позволь послать туда воинов, повелитель!
Аурангзеб чуть-чуть двинул головой в его сторону. Ничего говорить не стал. И без того ясно. Сорвавшись с места, как сокол, выпущенный на добычу, Дигам бросился бежать из дворца. Со двора донесся его крик:
— Седлайте коней! Живо!
А затем, с горящими глазами и закушенными губами, Дигам вернулся назад и устроился на прежнем месте. Сейчас стражники привезут ему убийцу Шраддхи, и он, Дигам, младший брат, преподнесет голову негодяя своей матери…
Аурангзеб приготовился ждать. Скоро самый главный его недруг, воин из предсказания, предстанет перед ним. И тогда — не выйти ему живым из рук Аурангзеба! Владыка Калимегдана, сохраняя неподвижное выражение лица, в мыслях наслаждался, перебирая одну казнь за другой, и все они были жестокими и страшными.
Ожидание длилось. Путь к лачуге старухи, вроде бы, короткий: если дать себе труд и приглядеться, предместье видно с крыши дворца. Кони понеслись по дороге стрелой. И все равно Аурангзебу показалось, что воины Дигама отсутствовали слишком долго. Сколько нужно времени, чтобы схватить спящего воина? Мало. Но не о том надлежит спрашивать, когда речь идет о воине из предсказания. Сколько нужно времени, чтобы насытить сердце, изголодавшееся по мести? Неисчислимо такое время.
Но вот наконец топот копыт: всадники возвращаются. Аурангзеб никак не показал своего нетерпения.
Вот стражники заволокли связанного молодого воина. Тот еще спал на ходу, мотал головой, как оглушенный конь, ноги его заплетались.
Дигам весь напрягся, подался вперед. Он, в отличие от Аурангзеба, не в силах был ожидать, сохраняя внешнее спокойствие.
При виде пленника вскочил, подлетел к нему, схватил за плечи, разворачивая к себе лицом… и выпустил разочарованно.
— Это не он, повелитель, — убито молвил Дигам, обращаясь к Аурангзебу.
По-прежнему неподвижный, бесстрастный, Аурангзеб проговорил:
— Плохо. Мне нужен только он.
И чуть шевельнул рукой: увести.
Так для Арилье началось темное время плена.
Глава шестнадцатая
Одиночество Траванкора
Очень многому научил Шлока своих питомцев, и только одна наука давалась им плохо: никто из них так и не научился распознавать предателей среди окружающих людей. Не ложилась на сердце такая мысль. Да и как можно жить с постоянной оглядкой? Как можно есть и пить рядом с человеком, а про себя, мысленно, с недоверием следить за каждым его движением?
Невозможно.
