Молодой князь помялся, а потом решительно выпалил:
– Я бы хотел поступить в ваш полк.
В кавалерии служило немало представителей знатных родов, и ничего удивительного в том не было. Пусть многих гораздо больше прельщает гвардия, близость ко двору, но и воинская слава в дворянской среде отнюдь не являлась пустым звуком.
– Обратитесь к нашему шефу. Граф де Ламберт милейший человек, – посоветовал Орлов.
Он был всего лишь поручиком и ничего решать не мог. Но юный князь ему понравился своей непосредственностью и тем восторгом, с которым взирал на александрийский мундир.
Да и на самого Орлова юноша глядел с пиететом. Усы, недостижимые даже для генералов; шрам – наглядное свидетельство участия в кровопролитных стычках; бравый вид. Сразу видно – не шалопай, не салонный франт, а воин. Что до молодости поручика, так на войне взрослеют рано.
Впрочем, любой эпохе свойственны свои представления о возрасте. С получением первого чина дворянин переставал нуждаться в опеке и считался зрелым мужчиной.
– Давайте я вас познакомлю с Кондзеровским. Это командир нашего батальона, – и Александр увлек Лопухина туда, где не спеша, со вкусом прихлебывал шампанское подполковник.
– Я поговорю с шефом. Думаю, препятствий не будет, – согласно кивнул Кондзеровский, узнав, в чем дело, и приглядевшись к юному претенденту на поступление в полк.
Лишних слов старый гусар не любил. Но тем больший вес имело любое его обещание.
– Господа! Вальс! – громко оповестил кто-то от входа в залу, и общество зашевелилось.
Все имели случай убедиться в привлекательности многих явившихся на бал девиц и дам. Так разве прилично оставлять прекрасную половину общества без заслуженного внимания? Да и самим потанцевать всласть.
И закружились в вальсе пары. Большей частью – молодые. И тут наиболее эффектно смотрелись гусары. Их ментики взлетали в вихре стремительного движения, черные, рядом с одетыми в белое барышнями и барынями.
Лишь Кондзеровский не танцевал, а лишь смотрел на подчиненных с некоторым оттенком гордости. Мол, каковы молодцы! Нигде своего не упустят и всегда поддержат славу полка. В бою ли, в гулянке, на балу…
Бились в волнении девичьи сердца, и перед прекрасными глазами кружился зал, и перехватывало дыхание от лежащих на их талиях крепких мужских рук…
– Как вас зовут, прелестница? – Александр не сводил взгляда с очаровательного личика своей партнерши.
А какие у нее глаза! Карие, светящиеся от счастья! И как колеблются в вихре танца темные локоны ее волос!
– Полина. – И голос – прелесть, а не голос!
– Чудесное имя. Вам никто сегодня не говорил, что вы – само воплощение богини Венеры?
– Нет. – Губы Полины расплылись в сияющей улыбке.
– Странно. Неужели в этом зале нет настоящих мужчин? – удивился поручик. – Если бы были, они все лежали бы у ваших ног.
– А вы? Вы же не лежите. Хотя и настоящий мужчина, – рассмеялась Полина.
– Это только потому, что я имею счастье танцевать с вами. Но закончится бал – и я паду к вашим ногам.
– Вас даже не волнует, что на это скажет мой муж?
– Почему меня это должно волновать? Разве что я могу позавидовать этому счастливцу. Иметь такую супругу…
– Он так не считает. Вот и сейчас уехал в город пристраивать к службе двоюродного братца.
Орлов воспринял это как намек.
– А братец сам устроиться не может?
– Мой муж – отставной статский советник. С его связями гораздо проще найти теплое местечко для родственника. – Губки дамы чуть скривились.
Похоже, она, как и Орлов, считала – быть поручиком гусарского полка гораздо почетнее, чем столоначальником, пусть даже и в чинах.
Подобный разговор явно нуждался в продолжении. Потому грянувшую вслед за вальсом мазурку Орлов танцевал с той же Полиной. А как иначе?
– Здесь мы лишь проводим лето, а остальное время живем в Первопрестольной, – сообщила Полина.
Мужчины лихо стучали о пол, да так, что едва не заглушали оркестр. И среди всех выделялся Александр. Он отплясывал танец с истинно гусарским шиком, вел даму через все помещение, легко совершал антраша. Ноги сами трижды отбивали такт, пока тело поручика находилось в очередном полете, и притом Орлов продолжал говорить, словно и не отделывал лихих фигур.
– Вам не страшно одной в деревне без мужского плеча?
– А прислуга?
Наверняка боится, что расскажут мужу, подумал Орлов.
– Разве что скучно, – дополнила Полина.
– Позволите развлечь вас в вашем одиночестве? И потом, одно дело – имение, а другое – дорога. По дороге всякое случается.
Дороги в империи всегда были безопасны, но надо же иметь предлог! Да и если Полина живет далеко…
Полина взглянула с интересом, мол, а что именно может быть по пути из одной деревни в другую?
Словно не знала. Впрочем, женское кокетство – оно вечно.
– Путь со мной покажется вам одним мигом, – нахраписто дополнил Александр.
– А если моя деревня рядом?
– Даже если так, за несколько дней доберемся.
– Вы говорили о миге, поручик.
– Пока будет длиться наш миг, в мире может пройти вечность.
– Вы меня заинтриговали, поручик. Прямо обещаете всякие чудеса. Даже время с вами в состоянии идти по-разному.
– А вы попробуйте и убедитесь сами, – убежденно произнес Орлов, на мгновение приблизился к Полине и добавил: – Но самое большое чудо в мире – вы…
– Дядюшка, я хотел бы с вами поговорить.
Отловить князя было не так просто. Как устроитель праздника, он постоянно был в движении. Следил, всего ли достаточно гостям, отдавал распоряжения прислуге, смотрел, все ли идет правильно.
– После бала, Миша.
– Я ненадолго, дядюшка, – проявил некоторую настырность молодой Лопухин.
– Хорошо. Пройдем в мой кабинет. Здесь несколько неудобно, – сдался князь.
Умение добиваться цели он считал фамильной чертой. Все равно Михаил не отстанет, так уж проще выслушать его сейчас. Тем более, по обстоятельствам разговор и в самом деле будет коротким, и ответ можно будет перенести на завтра.
Воспользовавшись паузой в непрерывной суете, старший Лопухин незамедлительно потребовал у слуг трубку. Михаил терпеливо ждал, пока старый камердинер князя принесет заказанный предмет, уже разожженный, распространяющий вокруг себя приятное благовоние дорогого ароматного табака.
– Дядюшка, я хотел бы пойти в александрийские гусары, – после первой же затяжки опекуна вымолвил Михаил.
– Как? – чуть удивился бывший преображенец.
