– Отходим. – Майор еще заставил себя посмотреть на поле недавней атаки: не лежит ли где тело в знакомом черном мундире?
Есть бегство, а есть отступление. Полуэскадрон организованно отходил на рысях, дабы никто не мог упрекнуть в трусости.
– Какие потери? – спросил Орлов у Лопухина.
Он слышал, однако десяток человек – убиты или же, что называется, выбыли из строя?
– Четверых наповал и шестеро раненых. С тобой – семеро.
С другой стороны уже торопливо выдвигался еще один эскадрон черных гусар, чтобы прикрыть товарищей. Еще минута – и сам Мадатов налетел на Орлова почище любого француза.
– Молодец, майор! Как есть – молодец! Пехоту спас, пушки из-под носа уволок… – Князь обнял Александра, дружески стукнул его по плечу и вдруг посмотрел на руку Орлова. – Да ты ранен?
– Пустяки. – Рука ныла все сильнее, и приходилось прилагать усилия, чтобы не показать этого.
– Лопухин! Принимай команду! И никаких возражений!
Напряжение боя уже схлынуло, и возражать майор не собирался. Кровь продолжала течь, и даже странно, что еще не вытекла вся.
Кто-то бинтовал, кто-то поддерживал, а потом прямо под открытым небом какой-то врач дал стакан водки и долго ковырялся в руке, сшивая, накладывая лубки…
После Бауцена стороны заключили перемирие на три месяца. Возможно, Наполеон надеялся как-то упрочить свои позиции, получше подготовить армию, а то и – кто знает? – превратить перемирие в мир. Повторный поход на российские просторы был невозможен, но хоть свести результаты к ничьей, раз победа не удалась! Лютцен и Бауцен показали союзникам, что Франция еще сильна, так какой им смысл продолжать войну?
На деле результаты были прямо противоположны. Дипломаты провели неплохую работу, и объявившая не столь давно нейтралитет Австрия в очередной раз объявляла Наполеону войну. Теперь к окончанию перемирия союзники готовились выставить против Наполеона три армии, костяк каждой из которых составляли русские войска. Вторая гусарская дивизия вошла в Богемскую армию прусского фельдмаршала Блюхера. Александр с каким-то непонятным упорством всюду стремился выставить на главные роли всевозможных иноземцев, и в войсках распространялась горькая шутка Ермолова, которой тот якобы отозвался на фразу Императора о желательной награде: «Государь, произведите меня в немцы!»
Хотя как раз к пруссакам, которые наряду с русскими вошли в армию Блюхера, русские всегда относились хорошо, как к своим испытанным союзникам. Да и самого Блюхера, переименованного солдатами в Брюхова, искренне любили. Им импонировали не только его несомненная храбрость старого солдата, но даже показная грубость, достойная профессиональных вояк.
Орлов прибыл в полк, едва сняли лубки. Кисть действовала плохо, пальцы почти не слушались, так и норовили выпустить самый легкий предмет, который пробовал взять майор, однако сидеть в тылу из-за подобной ерунды было стыдно. За взятие орудий Александр получил самую почетную награду, на которую только мог претендовать офицер, – орден Святого Георгия, и теперь буквально не расставался с ним, цепляя на любую форму одежды.
Он уже твердо решил, что поселит в далекой Орловке тех из гусар, которые отслужат свое и выразят желание поселиться в имении бывшего командира. Да и не только гусар. В последнем письме говорилось, что Орловка осталась без священника, и теперь Александр исподволь обхаживал отца Феофана, уговаривая того после войны отправиться из Первопрестольной в сельскую глушь. Отец Феофан мялся, не давая согласия, но и не возражая.
– Ты так к себе весь полк перетащишь, – посмеиваясь, сообщил Лопухин.
Они по привычке занимали комнату на двоих. При вечной нехватке жилья позволить себе жить в одиночку могли лишь генералы, да и то далеко не всегда. Порою все офицеры эскадрона ютились вместе, но так на то и война. Когда полки и дивизия стоят лагерем, иное ожидать попросту глупо.
– Война не вечна, – философски заметил Орлов, окутываясь клубами дыма.
Его левая рука висела на перевязи такого же черного цвета, как и мундир. Можно было бы обойтись совсем без повязки, кисть – не предплечье, однако так было эффектнее в глазах дам, и Орлов старался вовсю.
– А мир?
– Тоже. Слушай, князь, помнится, ты обещал завязать с масонами, – вдруг ни с того ни с сего напомнил Орлов.
– Я завязал.
Кого-то умиляли давно позабытые на Руси виселицы, стоявшие здесь на площадях и на перекрестках дорог. Правда, повешенных на них преступников видно не было, и поклонники Европы видели в том врожденную сознательность германцев. Мол, боятся, вот и стараются вести себя законопослушно. Но Александр Александрович каждый раз напоминал, что, в отличие от цивилизованных земель, казней в России не было давно, как бы не сорок лет, а если не считать разбойника Пугачева со товарищи, то и все семьдесят. Так какое государство более справедливо?
– Поклянись, что ты никогда ни с кем без моего соизволения не заговоришь о том, что я расскажу. И никогда не примешь участия в делах ни одной ложи.
В глазах Лопухина мелькнуло удивление. Какие клятвы между сослуживцами? Но если надо…
– Слово чести.
Штаб-ротмистр, недавно Лопухин за отличие получил очередной чин, с интересом ожидал продолжения.
– Видишь ли, князь, война действительно продолжается. Одна гадалка предсказала мне очень долгую жизнь, однако сам знаешь, сколько случайностей ее могут укоротить. Не хочу, чтобы тогда все прервалось. В общем, помнишь наш разговор о просьбе твоего покойного дядюшки?
– Конечно. – Хотя, если бы не напоминание, вряд ли Михайло вспомнил бы о нем.
Орлов повертел трубку в руке, жадно затянулся и изрек:
– Дело в том, что это правда. Записки действительно существуют. И они у меня.
Лопухин не слишком понимал, о чем идет речь. Слова дяди в свое время тоже были достаточно расплывчаты, понять, какие бумаги могли попасть к Орлову, было трудновато, да и зачем гусару бумаги?
Майор не спеша, с остановками, рассказал о давней стычке в Пруссии. Об оставшемся для него безымянном помещике, его нежданном наследстве, даже о предупреждении опасаться людей с кольцом в виде кусающей хвост змеи.
Трубка прогорела. Выбить ее Орлов сумел, набить же вновь было трудно. Пришлось заняться этим Лопухину. Не звать же кого из денщиков во время такого разговора!
– Вот, – Орлов небрежно кинул на стол кольца в виде змеи. Аполинарий тогда не подвел, сумел каким-то образом оставить незамеченным снятие кольца с пальца трупа, хотя жаловался, что сделал это с немалым трудом. – Это было у напарника Жаннена. А это – то, которое я подобрал в Пруссии.
Князь лишь присвистнул. Сам он был настолько поглощен мыслями о поваре и судьбе дядюшки, что никаких мелочей не замечал. Да и не знал он ничего о подобных кольцах.
– Выходит, это правда? – лишь сумел выдавить из себя Лопухин. – С записками, таинственным орденом, или как назвать рыщущих убийц?
