— Садитесь, благородный воин. Отметим наш славный бой, — Антошка показал на место напротив хозяйского.
— Благодарю, высокочтимый братан. — Пленник лишился доспехов и сапог, но даже босой и наполовину раздетый держался королем.
Лишь расплывшийся на скуле синяк несколько портил впечатление. Все-таки не шрам, на украшение похож мало.
— Позвольте, благородный братан, узнать погоняло моего доблестного победителя, — поинтересовался пленник.
— Князь Берендейский барон фон де Лябр Антон Иванов. Будьте так любезны сообщить и вы свое погоняло, мой геройский противник.
Великая вещь — ритуал! Выучил, а дальше даже не надо думать, что говоришь. Антошка мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность, позволившую ему чувствовать себя на равных с самыми крутыми рыцарями.
— Лорд Форд барон де Бузиль ля Соль фон Мирен дон Тон де Монтон, — без запинки представился рыцарь.
Антошке даже стало неловко за свой не такой уж длинный титул, и он решил приложить все силы, дабы хоть немного добавить в него имен и благородных пояснений.
— Ваше здоровье, доблестный братан! — выговорить полное имя противника без подготовки Иванов не мог.
Некоторое время насыщались молча. Антошка — лениво, с видом хорошо поевшего человека, лорд и так далее — жадно. Еще бы! Во время недавнего пира он в трактире не сидел, а лежал во дворе в полной отключке.
— Зря вы, высокородный братан, на моих людей наехали, — заметил Антошка, жуя понемножку. — Или трактирщик, каналья, забыл довести до вашего сведения, что у него крыша есть? Так я тогда с ним мигом разберусь.
— Нет, не забыл, — не стал врать пленник. Да и как соврешь, когда свидетели живы?
— А я ведь на дракона частенько хаживал, бесчисленные рати хана Чизбурека в одиночку играючи разгонял, бандитов голыми руками пачками мочил и даже бессмертного Кощея порешил, — пустился в воспоминания Антон. — А уж за моих людей любому пасть порву и кости самолично переломаю.
Лорд невольно вздрогнул. Хряк подошел к нему поближе не то чтобы подлить вина, не то чтобы побыстрее приступить ко второй своей работе.
— Соблаговолите отдать должную дань столу, благородный братан. В подземелье никто вас разносолами подчивать не станет, — гостеприимно предложил Иванов.
Услышав про подземелья, Хряк разочарованно вздохнул.
— Сколько вы за себя соизволите заплатить, уважаемый маркиз?
Пленник давно ждал этого вопроса и потому ответил сразу:
— Пятьдесят монет.
— А не дешево ли при таком длинном титуле? Уважать себя, братан, побольше надо.
— Уважение одно, а кошелек другое, — позволил себе улыбнуться лорд.
— Да, в вашем кошельке было шесть монет, — меланхолично подтвердил Антошка. — Но кроме кошелька и сундуки есть. А в них-то добра должно быть побольше. Короче, будьте так любезны: гоните стольник, высокородный братан, и можете отважно чесать на все четыре стороны. Сами понимать изволите, из уважения к вашему благородному роду честь не позволяет мне взять меньше. Это все равно что в вашу благородную харю, извините за выражение, плюнуть.
— Откуда я стольник возьму? — Стоимость денег в Огранде была другой, и не каждый воин располагал парой монет.
— Это ваши веревки. Сами и распутывайте.
— Шестьдесят еще наскребу, и ни медяком больше. Имейте совесть, благородный братан. Пацанов моих порешили, шмутье и клячу забрать соизволили. Мне же все новое приобретать придется.
— Вы тоже не прибедняйтесь. Не кляча, а вполне приличный конь. Вот пацаны у вас дрянь были. Даже подраться в удовольствие не пришлось. Да и отдам я вам коня. Не пешком же отсюда топать! Сколько за него имели честь забашлять? Монеты три?
Пленник с уважением кивнул. Хоть в скакунах разбираются все, но не каждому дано с одного взгляда определить их стоимость.
— Семьдесят, но больше я не найду. И без того замок заложить придется, а процент такой нынче рубят!..
— Кончайте базар! Сказал, стольник, значит, стольник! — торговаться Антошка не любил. — Сроку вам месяц, а дальше включаю счетчик. По пять монет в день. Когда накопится третья сотня, буду с горестью и сожалением вам каждый день по пальцу отрезать. Кончатся пальцы — руки и ноги поотрубаю, а там и до головы черед дойдет.
— Ну вы и крутой! — В голосе лорда звучал страх напополам с уважением. Только осуждения не было. Да и откуда ему взяться, когда сам на месте Антошки поступил бы так же?
— А вы думали, на пацана безмозглого нарвались? Короче, сегодняшний день прошел, поэтому начнем считать с завтрашнего. Чтобы потом на меня пенять не изволили.
— А кто моим сообщит? — Убедившись, что увильнуть не удастся, пленник дальше говорил исключительно деловым тоном.
— Ваш человек и сообщит, — про себя Иванов подумал, что не зря не стал рубить последнего кнехта.
Ему по-своему было даже жаль барона. Сразу видно настоящего воина, но надо же показать раз и навсегда, кто здесь хозяин! В сем прекрасном мире слабость не уважает никто, это Антошка знал твердо. Как и то, что настоящий рыцарь не имеет права на милосердие и доброту. Разве что тогда, когда уже соблюл свой интерес.
— Позвольте поблагодарить вас за угощение. — Чувствовалось, что пленник не прочь наесться впрок, но человек — не верблюд и так не умеет. Больше же в лорда уже не лезло, и даже дыхание у него стало тяжелым от обильной еды.
— Что вы? Не стоит благодарности. Хук и Гак, дайте ему увидеться с его кнехтом, а затем отведите в камеру. Хряк покажет, в какую.
Антошка мимолетом подумал, что так и не удосужился узнать, сидит ли еще кто-нибудь в подземелье. Все-таки новый правитель, можно было бы амнистию дать. Или не давать? Сидят и сидят. Что за барон, у которого подземелье пустует?
Размышлять на абстрактные темы было лень. Да и на конкретные тоже. Хотелось завалиться спать, тем более два обеда подряд — это вам не хухры-мухры. Это подвиг сродни победе над драконом. Но дракон — драконом, а себя Антошка чувствовал удавом. Тем самым, что заглотил слона, и сейчас должен залечь, чтобы переварить добычу. Подвиг сегодня совершен, день прожит не зря, и можно смело набираться сил перед грядущими свершениями.
Только встать почему-то было трудновато. Пока Антошка собирался с духом, успели вернуться Хряк с близнецами. Они с ходу сообщили, что приказание выполнено, лорд посажен в самую мрачную камеру, обитатель которой недавно как раз скончался, а кнехт уже отправился за деньгами и, значит, вполне можно устроить по этому поводу пир.
Антошка вздохнул. Никаких пиров ему уже не хотелось, но в глазах его людей светилось столько восхищения своим новым паханом, что поневоле пришлось хоть немного посидеть с ними.
Лечь тянуло невыносимо, но тут вся братва от восторженных взглядов перешла к хвалебным речам, заставив Иванова подтянуться, подбочениться и вообще принять приличествующий случаю — вид самого умного, сильного, крепкого, короче, самого крутого барона на свете.
