Теперь мне бежать было некуда. Я вдыхал огонь, сжигающий мое отяжелевшее тело, и корчился в агонии. Я весь превратился в пламя…
ГЛАВА 11
… Одиночество. Его никак не нарушало глядящее на меня лицо. У меня нет слов, чтобы описать его. Только одно — лицо было огромным, и его глаза были глазами трупа. Но тогда я не видел его. Как и не чувствовал холода, более сильного и более мучительного, чем когда-либо прежде. Потом я услышал голос.
Я не знал его до тех пор, пока он не настиг меня, прошедший вне времени и пространства, но он потряс до основания мои чувства и разум, которых у меня не было. И меня покинула всякая надежда и всякая вера.
— Гордись, Стивен. Я лично потрудился, чтобы тебя и твоих спутников настигла смерть. Для этого я сам возбудил в голове дурака мысль о шутке, зная, что лишь такой путь обеспечит благополучное завершение проводимой мной в мире работы. Задача имела свои тонкости, и я не мог доверить ее никому. И хотя всеобщее уничтожение — это приятно, но подлинная цель — вовсе не причинять материальных бед человечеству. На самом деле мои действия по извлечению гибели на вас двоих могут оказаться хорошим аргументом, если мои слуги поддались провокации. Если они хотят вступить в отношения с тем, Другим… Но опасность, которую вы представляете, станет ясной для всех лишь тогда, когда настанет для этого время. Я не знаю, когда это произойдет, не знаю, как можно будет определить это время. Но я знаю, что ты для нас опасен уже не будешь…
То, чем я был, съежилось от ужаса. Оно было ничтожнее, чем самая малая часть ничего.
— И все же, — мерно гремел во мне голос, — тебе не обязательно умирать, Стивен. Я предчувствую, что эта женщина, Вирджиния, может оказаться худшим врагом, нежели ты. Да, я предвижу, что, лишившись ее, ты — не угроза Плану. Но она без тебя будет представлять не меньшую опасность, если не большую. Прими во внимание ее ловкость и сноровку, ее таланты. Она, в отличие от тебя, дважды попавшего в ловушку, не попалась ни разу. Прими во внимание также силу ее духа. Желание отомстить за тебя может побудить ее к выяснению истинной подоплеки случившегося. Или, может быть, она предпримет еще что-нибудь. Не могу сказать, что именно. Но я вижу, что, хотя ты и горишь, она в ловушке еще не полностью. Хочешь ли ты жить? Хорошо жить, Стивен?..
Что-то более слабое, чем свет, дошедший от самой дальней звезды, вспыхнуло во мне.
— Что я должен для этого сделать?
— Служить мне. Подчиняться моим чарам. Саламандра выпустит тебя, не причинив непоправимого вреда. После того как раны заживут, тебя ждет одно — долгая и счастливая жизнь. Это гарантируют мои чары. Показав, что ты свободен, вызови девушку из дома. Будешь усыплять ее бдительность до тех пор, пока над нею, как над тобою раньше, не материализуется саламандра. Если ты не согласишься, то возвращайся обратно и сгори заживо…
Нечто большее, чем неизмеримая бесконечность, отделяло меня от Вирджинии. У меня не было тела, которое могло бы ответить «да» или «нет». Но точка, которой я сделался, представила, что Вирджиния испытывает ту же, познанную мною, муку. И от этой мысли откуда-то из иного безвременья вырвалась неимоверная ярость, сплавленная с неимоверной ненавистью, и все, что происходило (или этого не было?), взорвавшись, кануло в породившую его пустоту…
Думаю, что бешенство настолько пересилило муку, что я вновь стал сражаться.
Я так думаю. Мне рассказывали, что я сцепил клыки на некотором месте, которым уселась на меня бестия. Говорили, что я кусался и пытался удержать ее на месте. Но боль была слишком сильной, чтобы я мог помнить что-нибудь, кроме самой боли.
Потом саламандра исчезла. Улица была пустой и темной. Лишь луна и вдали — уцелевший уличный фонарь. И неровный красный отблеск горящих зданий. Тихо, если не считать хруста и блеска пожаров. Когда я очнулся настолько, что вернулось обоняние, первое, что я уловил, был кислый запах дыма.
Это продолжалось несколько минут. Несожженной ткани едва хватило, чтобы восстановить остальные. Когда здоровье вернулось, моя лохматая голова лежала на коленях Джинни. Похожим на пересохший ремень языком я слабо лизнул ее руку. Будь я человеком, я предпочел бы сохранить позу, приданную мне Вирджинией. Но я обладал волчьим инстинктом и потому, приложив максимум усилий, приподнялся и издал слабый хриплый вой.
— Стив… Боже Всемогущий, Стив, ты спас нас! — шептала Джинни. — Еще несколько минут — и мы бы задохнулись. У меня и сейчас словно песок в горле…
Спрыгнув с прилавка и мяукнув, к нам гордо подошел Свартальф. Он выглядел так самодовольно, как только может выглядеть кот с подпаленными усами и бакенбардами. Вирджиния прерывисто рассмеялась и объявила:
— Но ты должен этому деятелю пинту сливок или еще что-нибудь в этом роде. Как ты склонил чашу весов в нашу сторону, так и он сделал для тебя то же самое. По крайней мере, подсказал способ помочь тебе.
Я навострил уши.
— Он открыл пивные краны, — сказала она, — а я начала наполнять кувшины и бросать их в саламандру. Это обеспокоило ее, она стала уворачиваться. Видимо, ее уже ослабило действие пара и давление, когда ты пустил в ход свои челюсти. — Джинни ухватила меня за шею. — Эти секунды, пока ты удерживал ее… это же настоящий подвиг!
Пиво! Качаясь, я поднялся на ноги и потащился в глубь пивной. Ничего не понимающие Свартальф и Джинни следовали за мной. Я закусил губу и показал мордой на ближайшие стаканы.
— О, понимаю, — Джинни щелкнула пальцами, — ты хочешь пить… Ты же обезвожен.
Она налила литровую кружку. Захлебываясь, я вылакал ее и показал, что хочу еще. Джинни покачала головой:
— Ты заставил саламандру убраться, но нам еще предстоит иметь с ней дело. Пока не управимся, ничего, кроме воды, не получишь.
Метаболизм моего тела перераспределял влагу. Я почувствовал, что окончательно выздоровел. И первая, по-настоящему хорошая мысль — надо надеяться, что в дальнейшем пиво не будет тратиться на драку с Духами. Вторая мысль — что бы ее слова ни означали, нам следует заняться этим как можно скорее.
За все приходится платить. Беда оборотней в том, что, приняв иной облик, они, естественно, обладают звериными мозгами. Лишь сверху — неглубокий поверхностный слой человеческой личности. Или, говоря проще, будучи волком, я по человеческим меркам отличался редкостной тупостью. Я был способен понять лишь одно: будет лучше, если я снова превращусь в человека. Поэтому я вышел через открытую дверь на лунный свет и приступил к превращению.
Вы когда-нибудь видели ухмыляющегося кота? «Господи!» — взвыл я и начал превращаться обратно.
— Подожди-ка, — решительно сказана Джинни. Она сбросила с себя обгоревшее, хотя вполне еще пригодное к носке, отделанное мехом пальто.
Сомневаюсь, чтобы когда-нибудь кого-либо одевали быстрее. Пальто очень жало в плечах, но было достаточно длинным, если я вел себя осторожно. Ночной ветер холодил мои голые колени, зато лицо по-прежнему жгла саламандра.
