Брайт содрогнулся.
— В таком случае моя семья проведет его в нашем собственном доме, на юге.
— Как пожелаешь. Если верить леди Талии, Эшарт и мисс Смит уже помолвлены.
Брайт изумленно посмотрел на него.
— Боюсь, она немного не в своем уме.
— Только тогда, когда ей это зачем-то нужно. А вот то, что они не кажутся влюбленными, вполне очевидно, зато это дает Эшарту повод сколь угодно долго оставаться здесь. Не это ли его единственная цель? Еще одна тайна среди прочих праздничных развлечений. Замечательно, как ты думаешь?
Но Брайт Маллорен вовсе не склонен был тратить свои силы на разгадывание очередных семейных тайн и поэтому предпочел не заметить вопрос брата.
Глава 17
Как только Дженива и Талия добрались до своей комнаты, старая леди тяжело опустилась в кресло. Реджина бросилась к ней, подставила под ноги скамеечку и засуетилась.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Дженива. Талия вздохнула:
— Превосходно для моего возраста, дорогая и я в восхищении от общества. Милый Беовулф! Я привезла ему абрикосовые цукаты, и его тронуло, что я не забыла о них.
Да, вполне вероятно. Родгар с искренней теплотой относился к своей семье, но все равно оставался Черным Маркизом. Это он скрестил мечи с Эшартом, и Дженива не могла забыть, что он кого-то убил.
— Талия, вы не знаете, о чем говорили Родгар и Эшарт там, внизу? Ну, о правде и порохе…
— Нет, дорогая, откуда мне знать? К тому же правда — очень неопределенная вещь.
— Но не порох. Вспомните Гая Фокса.
— Его остановили, дорогая, и все кончилось хорошо. Ты не должна беспокоиться о таких вещах, пусть мужчины сами разберутся. А теперь я лягу спать, а ты иди и повеселись.
— Я не могу, потому что…
— Ну-ну, твое положение компаньонки всего лишь фикция, ты здесь для того, чтобы получать удовольствие и, — с мечтательной улыбкой добавила Талия, — проводить больше времени с дорогим Эшартом.
«Дорогим Эшартом»! Черт бы его побрал:
— Талия, я тоже устала. День выдался такой длинный, а я плохо спала прошлой ночью…
Талия надула губы.
— Ну ладно, ладно! Но впредь я не позволю тебе прятаться или топтаться вокруг меня и Калли!
— Не буду. — Дженива не лгала, она бы заплатила гинею, чтобы хотя бы минуту побыть одной.
— А что это за ящичек, дорогая?
— В нем лежит мой вертеп. Это итальянское изображение Рождества — хлев и фигурки. Моя семья всегда, где бы мы ни находились, устанавливала его на Рождество.
«Мы». То, что включало в себя это слово, ушло навсегда.
— Значит, ты должна поставить его здесь, дорогая! Дженива невольно улыбнулась:
— Признаюсь, я на это очень надеялась.
Хотя всего несколько минут назад Талия заявляла о своей усталости, она тут же проворно встала с кресла и подошла к ящичку.
— Отлично. Мне хочется посмотреть!
Она нетерпеливо, словно ребенок, ждала, пока Дженива повернет ключ и поднимет крышку. Как всегда, нескрываемая радость Талии оказалась заразительной и развеяла не покидавшую ее компаньонку тревогу.
Дженива взяла лежавшую сверху ткань и развернула ее.
— Моя мать называла это цветами на снегу. Когда-то покрывало было великолепно, но теперь оно имеет жалкий вид.
Дженива нарочно употребила выражение Эстер, иногда раны для того, чтобы затянуться, должны открыться.
— У меня есть новое, то, что я вышиваю.
Она расстелила покрывало на маленьком квадратном столике. К счастью, ей удалось сделать последние стежки без пяльцев и скрыть нитки, порвавшиеся во время борьбы с Эшартом в то утро.
Эта борьба.
Этот поцелуй…
— О, теперь я вижу, что ты делала. — Талия сравнила оба покрывала, затем пощупала старое. — Совсем износилось, но это была прекрасная работа.
Джениве стало легче. Она осторожно сложила старое покрывало и отложила в сторону, затем вынула тряпочные узелочки и начала их развязывать.
— Это кусочки яслей. Сначала я должна установить их.
— Как забавно! — Талия принялась помогать Джениве складывать кусочки дерева.
— Когда была такая возможность, мы всегда устанавливали ясли на каминной полке.
— Так и поставь все туда! — Талия подвинула позолоченные часы в виде лиры на край каминной полки, и Дженива посередине нее расстелила покрывало. Ее работа не была такой же искусной, как прежняя, но золотые нити блестели в свете свечей, а цветы как будто только что распустились. Собранные ясли она поставила в центре.
Вернувшись с ячменным отваром, Реджина тут же попыталась усадить Талию обратно в кресло, но та, взяв отвар, отмахнулась от нее:
— Видишь, Реджина, мы устраиваем картину Рождества. Вертеп, как называет это Дженива.
Реджина кивнула и тут же успокоилась.
— Если я вам не нужна, миледи, можно, я пойду в детскую, посмотрю, как там наш ангелочек?
Пожилая леди отпустила ее, и Реджина ушла, а Талия вернулась к ящичку, явно желая получше все рассмотреть. Глядя на нее, Дженива вспоминала, что в детстве она сама испытывала такое же возбуждение, и улыбнулась, почувствовав что-то, напоминавшее прежнее волшебство.
— Сюда можно добавить несколько фигурок. Вы разверните, а я поставлю их на место.
Талия принялась за дело.
— О, да это бык! И как хорошо сделан! А вот овца с ягненком. Какие милые! — Талия с восторгом разворачивала одну фигурку за другой. — А что это за песня, дорогая? Рождественская?
Дженива и не замечала, что напевает песню, которую всегда пели ее родители, устанавливая вертеп. Она замялась, потому что у нее был не очень сильный голос, но затем снова запела:
«Звезда небо осветила, Лютни начали играть, И вошла в вертеп Мария, Кроткая Мария, мать, Радость людям возвещать…»
Она улыбнулась Талии.
— Песня повторяется и хорошо звучит в три голоса.
— Научи меня.
Дженива никогда не слышала, как поет Талия, но у старушки действительно оказался приятный, хотя и слабый голосок. Она быстро выучила слова, и их голоса переплетались они пели, расставляя фигурки животных. В прошлом году Дженива пела с отцом, но не хватало третьего голоса — голоса ее матери…
Талия перестала петь и взяла ее за руку.
— Милая моя бедняжка. Грустные воспоминания? Дженива не могла этого отрицать. Слезы стояли в ее глазах.
— Всего лишь два года назад на Рождество мы были вместе. Теперь все изменилось.
Она сумела сдержаться и не пожаловаться, что чувствует себя одинокой, ведь это могло бы обидеть Талию. Талия очень хорошая, но ей нужна семья. Единственной настоящей семьей Дженивы был отец, но он больше не принадлежал ей после того, как снова женился.
