Хетти, стоя на коленях перед лоханью, что-то энергично стирала. Увидев Пруденс, она заморгала и начала подниматься.
— Нет-нет… — начала было Пруденс, но сообразила, что нехорошо, если Хетти останется на коленях. — Я хотела сказать… как тебе удобнее. Извини. Мне не следовало так к тебе вламываться.
Хетти уже поднялась и вытирала руки о фартук.
— Чепуха. Одеяла все равно должны помокнуть.
— Одеяла?
— Сегодня теплый и ветреный день. Самая подходящая погода для стирки одеял. Что-нибудь случилось, милая?
Для Пруденс по-прежнему было в новинку это обращение. Казалось, оно еще глубже погружает ее в пучину здешней жизни, но она так уверилась в скорых переменах, что это не имело значения.
Пруденс села на табурет у простого стола. Стул был только один, и она знала, что он предназначен для Уилла, главы семьи. Мужчины — хозяева всего.
— Мой брат женился.
Хетти безучастно смотрела на нее, потом ахнула:
— И вас не пригласил?! Почему он так поступил?
— А почему ему так не поступить? — горько ответила Пруденс.
— Но вы так трудились над платьем.
Пруденс уже жалела, что пришла сюда и открыла свою боль.
Хетти поставила на стол кувшин и два глиняных стакана.
— Это ведь не джин? — спросила охваченная воспоминаниями Пруденс.
С той ночи она в самые тяжелые моменты с чувством вины пила остатки бренди.
— Джин? — воскликнула Хетти. — Если бы он у меня был! Это мамин кордиал. Он поднимет ваш дух.
Она села напротив и подвинула стакан.
Пруденс принюхалась и уловила запах трав. Она отпила, сначала почувствовала сладость, а потом закашлялась.
— Да это же алкоголь!
— Всего лишь мамино домашнее вино. Травы пойдут вам на пользу.
Пруденс отхлебнула еще.
— Я так в пьяницу превращусь.
— Да будет вам! А теперь расскажите, что случилось. Вы получили письмо?
Пруденс еще немного отпила.
— Да. Ты не поверишь, от жены моего брата. Сожалеет, что я не смогла присутствовать, и жаждет поделиться всеми подробностями.
— Что ж, это мило с ее стороны.
— Мило?! Да это просто насмешка, причем откровенная! Все подробности о приятном обществе, изысканном свадебном обеде, о ее платье и новом костюме Эрона, об их доме. И все эти шпильки нацелены в мое сердце.
— Ох!
Хетти отхлебнула кордиала.
— Это правда. Это она решала, кого приглашать, а кого не приглашать на свадьбу. Это она не захотела видеть меня в Дарлингтоне.
— Ваш брат мог дать ей отпор, если бы хотел.
— Может быть, и нет. Она принесла в их семью кругленькую сумму, а ее отец в городе весьма влиятелен.
— И все-таки ваш брат — глава семьи.
Пруденс вздохнула:
— А я все время нахожу ему оправдания… Я просто дурочка, правда? — Она отпила еще. — Понимаешь, я так надеялась на эту свадьбу. Там я была бы леди, вращалась в достойном кругу. Я могла бы даже…
Хвала небу, она прервала свои откровения раньше, чем призналась, что мечтает встретить джентльмена, который обожал бы ее.
— Крепкая смесь.
Пруденс хмуро посмотрела на свой стакан.
— Отлично лечит простуду и ревматизм.
И разбитое сердце? Ее мечты разлетелись вдребезги, забрав с собой надежды.
Покачивая в руке стакан, Пруденс отпивала по глоточку.
— Я не хочу так жить, Хетти. — Пруденс сообразила, что это могло прозвучать оскорбительно. — Я имела в виду не место и не людей, но… я хочу большего. Я хочу…
— Мужа. Каждая женщина этого хочет, и каждый мужчина хочет иметь жену. Но я знаю, для леди вроде вас это нелегко. Вы не можете выйти за простого человека, а чтобы выйти за джентльмена, вам нужны деньги.
— А ты принесла деньги в семью?
— Я принесла постельное белье и новую одежду для себя. И я здоровая и работящая, как и Уилл. Он знает свое дело, а я умею вести дом и заботиться обо всем.
— Я знаю, как вести дом.
— Со слугами, — сказала Хетти без явного намерения обидеть.
— К примеру, с этим домом я управляюсь, — запротестовала было Пруденс, однако потом вспомнила о хлебе, который не пекла, об одеялах, которые некогда не стирала, о моли, которая прогрызла в них дырки.
Да, она убиралась и вытирала пыль, но не делала крем для рук, не поджаривала корни одуванчика для чая, не держала цыплят.
— Я действительно знаю, как вести хозяйство со слугами, — согласилась она. — Когда мы жили в Блайдби-Мэноре, я помогала управлять нашей частью. Помогала присматривать за ценными вещами вроде тончайшего полотна, стекла и фарфора.
И все это ушло. За исключением любимой вазы матери и двух стеклянных винных стаканов, из которых она пила бренди с каким-то мошенником и повесой…
Хетти смотрела на нее округлившимися глазами, потом долила стаканы.
— Вы жили в поместье?
— Что? Да, в Блайдби-Мэноре. Но не так, как ты думаешь. Мой отец служил там библиотекарем.
— Как же получилось, что вы оказались здесь? Поместье! Подумать только!
Пруденс об этом думала, и слишком часто. Она размышляла о комнатах, в которых жила их семья, о поместье, в котором гуляла. Помнила ощущение, что она там своя, почти член семьи сэра Джошуа Дженкина, свое знакомство с дочками соседей. Она считала себя членом их общества.
Хотя Пруденс и не родилась в Блайдби, она не знала другого дома. Ее родители переехали туда, когда ей было два года. Когда сэр Джошуа проигрался в пух и прах и застрелился, ее родителям пришлось через несколько дней уехать, и это было равносильно изгнанию из рая.
— Как получилось, что я оказалась здесь? Из-за череды злоключений и неудач.
— И сколько вам было лет, когда все это случилось?
Катастрофа не произошла в одно мгновение, но…
— Пятнадцать, — ответила Пруденс.
Она была достаточно взрослой, чтобы иметь какое-то представление о счастливом будущем, но недостаточно взрослой, чтобы что-то предпринять. Сэр Джошуа обещал устроить для нее вечеринку, когда ей исполнится шестнадцать. Не бал, конечно, но танцы были бы. Он организовал для нее уроки танцев…
Пруденс выпила еще кордиала, глотая слезы.
— Должно быть, тяжело, когда такая жизнь вдруг кончается. Легче там, где родился.
Пруденс сомневалась, что родиться во «Дворе белой розы» — завидная судьба, но в словах Хетти есть смысл. Пруденс не завидовала герцогам и графам, их домам и огромным владениям. Ей там не место, как Хетти не место в Блайдби-Мэноре. Просто хочется и нужно вернуться на свое место в обществе, удобное место среднего уровня, какое занимали ее родители. Будь она мужчиной, она смогла бы добиться этого, правильно выбрав профессию, как Эрон, но для женщины такое возможно только через замужество. Единственная доступная ей работа — это оказаться в рабстве у какой-нибудь дамы в качестве гувернантки или компаньонки без собственного угла и времени.
