— Да, миледи. — Передавая стакан, Карен сказала: — Я слышала, что бренди — это лекарство, миледи.
— Да. Очень хорошее. Для души, ума и тела.
Вдруг мысль о том, что могло случиться, пронзила ее, и она вздрогнула.
Будь проклят Генри Дрейдейл!
Глава 33
Даже наилучшими пожеланиями воду не подогреешь, и Пруденс пришлось выбраться из остывающей ванны, вытереться и накинуть халат. Она вернулась к себе переодеться, на этот раз в простое креповое платье.
Пруденс вымыла голову, и ей пришлось сушить волосы. Это к лучшему. Ей нужно прийти в себя. Как легко все могло обернуться катастрофой, но благодаря решительности и быстрым действиям окончилось без особых потерь.
Это метод Кейтсби Бергойна.
Пруденс принесла в свою комнату бренди и веточку розы и поставила ее в вазу матери. Пригубив бренди, Пруденс улыбнулась цветам, радостно изумленная тем, что любовь все глубже проникает в ее сердце.
Блаженное уединение вскоре нарушил стук в дверь. Карен вернулась со словами, что Артемис, леди Малзард, хочет поговорить с ней.
Точнее — высказать свои претензии, подумала Пруденс, хотя, возможно, невестка и проворчит какую-нибудь благодарность. Решив, что лучше им встретиться подальше от будуара, Пруденс предложила Желтую гостиную.
Пруденс вошла, настроенная терпимо отнестись даже к откровенным нападкам. Артемис уже ждала ее.
— Я как можно скорее уеду из Кейнингза, — заявила она. — Вернусь в дом моего отца.
Пруденс это удивило, однако она восприняла эту новость с благодарностью, хотя не могла удержаться и искала в ней подвох.
— Не сомневаюсь, уезжать тяжело. Но, в конце концов, это к лучшему.
— Что было, то прошло, — уныло сказала Артемис. — И это невозможно изменить.
— Нужно время, чтобы смириться с этим.
— Вам тоже знакомо чувство утраты, — взглянула на нее Артемис.
— Да, потеря дома, потом смерть отца. Я помню горе матери.
— Сомневаюсь, что она докучала своей преемнице.
— Ее не было. Блайдби продали новым владельцам, никак не связанным с прошлым. Мой отец, как вы знаете, работал там, и мы не могли ни на что претендовать.
Артемис отвела взгляд.
— До недавнего времени я не знала горя. Мои родители живы. Братья и сестры здоровы. Но ребенок… Это было тяжело. Очень тяжело. Меня злило, что муж горевал из-за потери «своего» сына. Это мой ребенок! Которого я уже знала, чьи движения чувствовала в себе, которого с радостью ждала и любила бы, не важно, мальчик это или девочка. — Артемис отвернулась и зажала рот рукой. — Не знаю, когда кончится боль. Для Себастьяна он был только сын, наследник, способ спасти Кейнингз от бесшабашного Кейтсби.
Пруденс хотелось обнять невестку, но она не осмелилась.
— Я уверена, что это неправда. В горе так легко неправильно понять другого. И сказать не то.
— Подчас я его ненавидела, — все еще глядя в сторону, призналась Артемис. — А когда он умер, все перемешалось. Я горевала по Себастьяну, но в глубине души оставалась злость, а причиной всему был Кейтсби. Он так тревожил Себастьяна, никогда не признавал своей вины. Кейта это нисколько не волновало! А когда ребенок умер, и он не прислал ни слова сочувствия…
— Кейт не знал об этом.
Артемис устало повернулась к ней:
— Теперь я уверена, что это правда, он не такой.
— Да, не такой.
— Я это подозревала, но теперь… Вчера, когда он взял на руки этих чумазых детей и они почувствовали себя в безопасности, моя уверенность поколебалась. Сегодня… он спас Марию. Вы рисковали жизнью ради Джулии. У меня больше нет к вам ненависти. Это по-своему больно, но так лучше, я думаю.
— Артемис, вы примете мои объятия?
Невестка изумленно посмотрела на нее, потом кивнула. Объятия получились неловкими, но когда Пруденс хотела отступить, Артемис притянула ее ближе, вдруг сникнув и всхлипывая. Пруденс сжимала ее руки, припоминая ночь в Нордаллертоне, когда Кейт держал ее точно также.
Потом Артемис вытерла нос обшитым черным кружевом платком и отодвинулась, несколько смущенная.
— По таким прикосновениям я тоскую больше всего. У меня есть дети. Однако я тоскую по рукам, которые поддержат меня. Грешно так рано заглядывать в будущее, но когда я снова смогу выйти замуж?
— Это вполне естественно.
— Но разве естественное всегда правильно? — Артемис, нахмурившись, посмотрела на Пруденс. — Что эти люди значат для вас и Кейтсби? Почему они так важны?
— Хетти и ее дети? Мы уверены, что они жертвы Дрейдейла, за которого я собиралась выйти замуж. Вы знаете, что он стоит за тем, что произошло сегодня?
— Кейтсби сказал мне.
— Я думала, вы станете винить меня. У вас могли быть причины.
— Почему вы обручились с таким человеком? — спросила Артемис, скорее любопытствуя, чем обвиняя.
— Я сама себе задаю тот же вопрос. Я слепо настроила свое сердце на это решение, как вы настроили свой ум на то, будто во всем виноват Кейт. Мне дорого стоило освободиться от этого. Я сбежала, но Дрейдейл не из тех, кто легко сносит поражения. Особенно учитывая, что он ударил меня на глазах у прихожан.
— В письме этот ужас описан.
— Кейт избил его прямо у алтаря.
Артемис прикусила губу, зато в ее глазах впервые вспыхнуло что-то позитивное.
— Это пугает и одновременно радует.
— В тот момент я была не в том состоянии, чтобы оценить это, но позднее — да. А теперь Кейт собирается покончить с ним.
— Убить? — испугалась Артемис.
— Нет, он расправится с Дрейдейлом другим способом.
— Была бы счастлива узнать, что он мертв. — Артемис пошла к двери, но, помедлив у порога, повернулась и сказала: — Вам будет нелегко, Пруденс, и не из-за моих действий. Дарлингтонская история станет общеизвестной, и многие поверят в худшее. То, что вы дочь библиотекаря и сестра молодого юриста, неудачно, а предположения, на которые наводят ваши гости, соседи истолкуют не в вашу пользу, и новости разойдутся дальше. Я предполагала, что вы попытаетесь скрыть какую-то часть вашей жизни, но вы ведь не станете?
— Нет, поскольку стыдиться мне нечего. Мы с матерью жили в бедности, чтобы брат мог подучить профессию и поддержать нас. — Пруденс не стала делиться подробностями о поведении Эрона. — Когда я оказалась совсем на мели, Хетти поддержала меня, даже подкармливала. Я не стыжусь называть ее своей подругой и надеюсь, что она и ее семья останутся здесь поблизости.
— Вы храбрая, какой я никогда не была.
— Вы удивитесь, но я очень надеюсь, что такого сорта храбрость вам никогда не понадобится.
