Страшный удар задержал саксов — и тут вставший перед демонстрационным резервом отец Адриан поднял наперсный крест.
— За мной, детушки, — сказал негромко. — Помните: смерти нет, а для павших за други своя — ада нет. Лишь жизнь вечная.
И неторопливо — чтоб позади не развалили строй — двинулся навстречу саксам, только оправившимся от удара картечи. В отличие от епископа Дионисия, палицы на боку он как мирный человек не носил. А потому шел навстречу саксам только с крестом и с улыбкой. Чуточку грустной и чуточку — торжествующей.
Гулидиен сделал шаг вперед. Лучники, ввязавшиеся в рукопашный бой, — это неправильно! Без доспехов, без щитов, да и руки порядком устали — долго ли смогут держаться против ножовщиков Хвикке? Пусть короткий меч, почти нож — дешевое оружие, в руках его держат вовсе не дешевые люди. Пусть они не стояли в первых шеренгах, пусть у них простецкий стеганый доспех, зато они не так долго сражались. Меньше вымотаны. Другое дело, что после прорыва первой позиции их строй стал плотным, и лучшие бойцы, уже отдохнувшие, не могли сменить бывшие задние шеренги. Разве — встав на тело убитого. И люди, никак не ожидавшие, что окажутся в первых рядах плотного строя, чувствовали себя неуверенно — настолько, насколько сакс вообще может ощущать неуверенность. А в это время на лучших воинов безответно сыпались стрелы. И, то ли песня вливала новые силы в бриттов, то ли отнимала их у саксов — те начали подаваться назад. А раз им есть куда отступать, значит, задние ряды тоже пятятся. Впрочем, голоса фанфар идущей в атаку диведской конницы не узнать было никак нельзя. Возможно, саксы хотели только загнуть фланг, только оттянуться на несколько шагов от позиции, которая оказалась не по зубам… Но они делали шаг назад, потом другой — быстрее, быстрей, еще быстрей! Камбрийцы еще усилили нажим — хотя это и казалось выше человеческих сил. Иные уже и подпевали, бросая врагу в лицо слова заклинания:
Под обрывом, над рекою
Путь мы саксам перекроем,
Нет для нас, спешащих к бою,
Смерти и судьбы!
Конницу в обход пустили,
Строй щитов беленых сбили,
Жизнь друзей, семьи, любимых —
На весах войны!
Значит, целься метче!
Значит, бейся крепче!
Все равно,
Сколь их пришло —
Здесь судьба полечь им!
И если бриттов настигала смерть — умирали, зная, что последнее слово делает заклинание только крепче!
Напор на гленскую армию совсем ослаб. Настолько, что Ивор получил возможность слегка осмотреться. Его баталия — чудное слово, но хорошая штука — выстояла. Перестроилась, спрятав пращников за спины. Только те в плотном строю ничем особо помочь не могли. Будь внутри посвободнее…
— Раздаться! — крикнул Ивор. — Второй ряд пополняет первый, третий и четвертый становятся вторым. Сту-у-упай!
Этот маневр они не отработали, но саксы уже не особо и мешали. А зря — ибо на смену стихшему ливню из стрел пришел каменный дождик. Да и билы с копьями заработали веселей. Под песню!
На поле творилось невозможное. По болоту, надо рвами летели колесницы. Волшба чужой богини, внезапный шум боя за спиной, впавшие в одержимость враги… Вот тут саксы отреагировали по-разному.
— Нужно убить ведьму! — заорал король. — Ее МОЖНО убить! Прикройте мне спину!
И бросился к башне. Пусть в воротах еще рубились — все защитники стены сбежались туда, быстро не пройдешь. А у подножия башни виднелась небольшая дверца — для вылазок. Да, выбив ее, в город особо не ворвешься. Зато можно рассчитаться с той, которая превратила победу в поражение. Для этого много людей не надо.
Гвардия, на которую упали первые стрелы, последовала за королем. А фаланге, закрытой от этого наступления городом, хватило шума. Сперва повернулись задние ряды — состоящие теперь, по иронии судьбы, из лучших воинов. Возможно, они хотели сделать несколько шагов, избавиться от толкучки, снова создать разреженный строй. Возможно, прикрыть тыл от чужой атаки. Какая разница? Чувствуя пустоту за спиной, слыша шум боя слева и сзади, не видя вообще ничего, средние ряды повернулись тоже. Возможно, некоторые из них успели понять, что катастрофы еще не произошло — но на них уже давили передние. Отступление превратилось в бегство. Теперь спасти могла только скорость! Ополчение Хвикке бежало — без оглядки, без удержу, бросая оружие и пытаясь сбросить доспехи. Теряя всякую организацию, оружие, здравый смысл и рассудок… А на пути бегства уже грохотали колесами страшные квадриги, убивающие троих одной стрелой, квадриги, над которыми реяла «Росомаха» и вились ленты на ушах невесть откуда взявшейся второй богини, оставляя последний выход — на север, в дымящий лес. Многотысячное человеческое стадо, без жалости давя самое себя, бежало от четырнадцати человек, при двадцати восьми лошадях и семи малых баллистах.
Сида не видит опасности, либо видит, но считает свою песнь важнее, а наружная дверь башни уже трещит под топорами. Будь проклято следование традициям, не подтвержденное здравым смыслом! Зачем эта дверь хлипкому деревянному сооружению, со стены которого можно запросто спрыгнуть, не покалечившись? У римского форта была, значит, сделаем! И ведь никто не заметил — до тех пор, пока не стало слишком поздно.
Пусть граф Роксетерский, отмахнув принцу Рису — продолжай, мол, маневр, — повернул тяжелые сотни на выручку. До того, как копья его рыцарей вонзятся в спины гвардейцев, ни доброму дубу, ни толстым железным петлям не выстоять. Да и граф зря поторопился, вырвался вперед — если у врагов нет дротиков, это не значит, что им нечего метнуть. Окта, увидев замах, поднимает коня на дыбы — и метательный топор вязнет в брюхе скакуна. Соскочить не успел, ногу прижало тушей. Обрадованные враги бегут добивать. Осталось — прижать свободную ногу, чтоб хоть отчасти прикрыть щитом, вытащить меч — да надеяться, что удастся покалечить супостата-другого. На большее лежачий против стоячих рассчитывать не может.
Харальд перехватил поудобнее щит, обнажил меч, немного спустился по узкой лестнице. Ждать не пришлось. Навстречу через пролом в стене шагнул кряжистый человек в шлеме с золоченым вепрем на гребне.
— Кто ты, вождь героев, не испугавшихся песни богини? — спросил Харальд, ощущая дыхание легенды. — Я скальд, и если я тебя убью — я достойно воспою твою мужество. Если же мне суждено пасть — достойнее умереть от руки героя, чье имя тебе известно.
— Я их король, — коротко ответил Хвикке, но позволил себе оплаченное кровью умирающей, нет, уже мертвой, но еще сражающейся дружины любопытство, — а ты кто, последний защитник мелкого божества?
— Я — Харальд Оттарссон, прозванный Хальфданом, потому как мать моя происходит из племен, что вымели вас, саксов, с прежних земель. — Он осклабился. — И я не хуже моих дядьев ни в бою, ни в стихосложении. Я не последний защитник великой богини, обратившей твоих бондов и кэрлов в обгадившихся трусов, но те, что будут за мной, меня не стоят.
— Начнем, — сказал Хвикке, — и пусть великие асы судят, чья слава громче.
