Найдя в зале Галерана, Джеанна рассказала ему о своих мыслях.
— Ты переоцениваешь мое человеколюбие, — отвечал он, помогая ей сесть на скамью у открытого окна. — Надеюсь, сейчас он корчится от боли, а в будущем его ждут еще худшие муки.
И они улыбнулись, поняв друг друга с полуслова; когда-то они принимали это как должное, теперь же ценили на вес золота.
— Что до Рауля… — начала она.
—…и Алины, — с комической гримасой подхватил Галеран.
— Что нам делать?
— Сделаемся свахами?
— Отчего же нет? Брак — это так чудесно.
И снова на их губах блуждали улыбки, и молча они говорили о совсем других вещах.
— Думаю, Рауль совершил ошибку.
— Ты недоговариваешь! Но у Алины достанет разума вести себя, как подобает честной девушке, какими бы сладкими речами он ее ни прельщал.
— Его слово крепко, — сурово молвил Галеран. — В том-то и беда. Он не станет обещать того, что не может выполнить.
Джеанна ничего на это не возразила.
— Так что же, есть какая-то надежда?
— Посмотрим. Но у меня появилась одна мысль, не знаю, понравится ли тебе…
— Не думаю, что Губерт Береток очень обрадуется, если единственная дочь выйдет замуж без его благословения. Нам придется отвезти их к нам домой и там обвенчать.
— Бедный Рауль! Обратно на неласковый север.
— А ведь впереди еще осень. Придется нам укутывать его в меха.
И они дружно рассмеялись.
22
Первый подарок принесли, когда Алина сидела в комнате, которую делила с Джеанной, ее дочкой и Уинифрид. Признаться честно, она просто пряталась. Ей не хотелось видеть Рауля и не нравился блеск веселого любопытства в глазах окружающих. Ей самой ничуть не смешно.
Вдруг вошла служанка, неся в руках украшенную затейливой резьбой деревянную шкатулочку размером с ладонь. Алина открыла двускатную крышку; внутри оказалась чудесная цветущая ветка. Сначала ей показалось, что ветка настоящая, но, дотронувшись до листика, она ощутила под зеленой эмалью холодок металла, а цветы были искусно вырезаны из слоновой кости. Под цветами нашлась записка, написанная таким красивым почерком, каким могут писать только писцы: Прекрасна, как цвет миндаля.
Единственной сколько-нибудь равной по красоте вещью, известной Алине, была роза Джеанны, та самая, у которой все отпадали лепестки, но эта ветка смотрелась еще прекраснее. Набрел ли он на нее случайно или дни и ночи стоял над душой у ремесленника, сотворившего это чудо в точности по его заказу?
Да, чудо, но оно, увы, ничего не меняло. Алина знала: Рауль предан ей всей душой, но на ее глазах распадались и преданные друг другу пары. Порой любовь умирает, проходит совсем, и тогда защиту и утешение можно найти лишь у друзей и родных. И еще она знала, что невеста, как ни говори, всегда уязвима и беззащитна.
Но она все равно не удержалась и показала Джеанне чудесное украшение. Кузина сидела в зале с Галераном, и они весело смеялись, совсем как в прежние времена. Алине стало обидно, сердце кольнула ревность: если ей самой не суждено быть с Раулем, с кем она станет смеяться вот так?
— Какая прелесть. — Джеанна осторожно дотронулась до цветка одним пальцем и улыбнулась Галерану.
— Просто чудо, — подтвердил Галеран. — Береги его, Алина. Такие сокровища легко сломать.
Он говорил с Алиной, но не сводил глаз с жены.
— И починить, — вполголоса докончила она.
Алина прервала затянувшуюся игру в намеки.
— Подарки мне голову не вскружат.
— Разумеется, — согласилась Джеанна, глядя на нее. — Но по ним можно судить о дарителе.
— Что он не скуп?
— Не так уж плохо для мужа, уверяю тебя.
Алина глубоко задумалась, убрала шкатулку от греха подальше и пустилась на поиски лорда Вильяма, чтобы, пока суд да дело, разобраться с его помощью в практических вопросах. Она нашла его в винном погребе, где он беседовал с Хьюго о хранении вин. Именно здесь она учинила ему подробнейший допрос обо всем, что касается приданого, а, досконально вызнав, перешла к обсуждению возможностей защиты прав женщины в чужой стране.
Лорд Вильям потирал колючий подбородок; в его глазах мерцали лукавые искорки.
— Признаться, я и сам думал обо всем об этом, девочка моя. К тому же Рауль напомнил мне, что Хьюго — его родственник, и что Гиень с Англией связывают давние и прочные узы. Письма из Лондона в Бордо идут не очень долго и доставляются аккуратно. А еще мы обсуждали, как установить торговые связи между Гиенью и Стоктоном.
— Он недавно говорил с вами?
— Как раз нынче утром.
Алина вернулась к себе в убежище, в спальню, достала из шкатулки миндальную ветку и погрузилась в раздумья. Похоже, Рауль умышленно завел с лордом Вильямом разговор о связях и письмах. Если в Гиень доходят письма, она не будет чувствовать себя совсем отрезанной от дома, а если к тому же порт, расположенный недалеко от родного дома, ведет торговлю с Бордо, это еще лучше.
Но самое главное, как правильно заметила Джеанна, — нужно хорошо подумать, что говорят о человеке такие поступки. Быть может, он и не пытается вскружить ей голову подарками, а старается развеять ее понятные страхи?
У Алины затеплилась надежда, и она побежала на кухню помочь Мэри. Там ей удалось навести разговор на Францию и Гиень. Она узнала, что сам Хьюго раз в год ездит в Бордо и что у него есть доля в трех судах, регулярно приходящих в этот порт.
Гиень мало-помалу переставала казаться далеким, неизведанным и чужим краем.
И все же, когда днем все собрались за столом, Алина не могла заставить себя взглянуть на Рауля, тем паче — улыбнуться ему. Она знала, что почти уже разбита наголову, побеждена, но не торопилась сдаваться, ибо у нее еще оставались некоторые сомнения. И потом, ей хотелось посмотреть, как поведет себя он.
А он взял и уехал.
Утром следующего дня Рауль де Журэ уехал, не сказав куда и на сколько едет.
Алину охватило неодолимое желание бежать на улицу искать его, но что толку? В конюшне уже не было его лошадей, и он взял с собою двоих своих людей. Может статься, он решил не жениться на женщине, которая не согласна безоглядно верить ему, и уплыл к себе во Францию.
Но нет, он оставил на Корсер-стрит почти весь багаж. Значит, он еще вернется?..
Хотя у Алины дрожали губы, она твердила себе, что, если он уехал, тем лучше, значит, она была права. Значит, не так уж сильно он любил ее и на постоянство не способен. Легче от подобных мыслей не стало, но, как бы ни было, она решила больше не прятаться.
Если вернется, пусть не воображает, что без него она чахла и страдала.
