Потом всего один год провела в монастыре. Возможно, по молодости лет она не интересовалась мужчинами?
Джеанна снова посмотрела в сторону, и ее губы дрогнули.
— Если мужчины привлекают ее, несомненно, лучше, еслиона поймет это сейчас.
— Так она не всецело предана Церкви?
— Нет. Она все это выдумала. Конечно, дяде Губерту, ревностному христианину, лестно, что родная дочь станет его заступницей перед господом, но если она вдруг передумает, никто не станет принуждать ее.
— Боюсь, Рауль просто забавляется с нею. Если желаешь, я положу этому конец.
Джеанна задумалась.
— Нет. Как я уже сказала, Алине полезно понять себя. Это не помешает ей дать обет целомудрия, но, по крайней мере, она сделает это, сознавая, в чем она слаба. Полагаю, твой друг не погубит ее?
— Думаю, да. Но я еще поговорю с ним. Он может оскорбить ее чувства.
— Разбив ей сердце? Но это только полезно.
Галеран мелкими глотками пил вино и молчал. Что хотела сказать Джеанна? Конечно, он гнал от себя даже тень подобных мыслей и все же не мог не гадать, любила ли она Лоуика и желала ли смерти мужу.
11
Столы убрали. Настал час послеобеденного отдыха, бесед и флирта. Галеран ходил по залу, разговаривал со своими людьми, находя слово для каждого, выслушивал новости. Джеанна издали наблюдала за ним, понимая, как скучала она по Галерану в долгой разлуке. А ведь ей и в голову не пришло, как он должен был тосковать по Хейвуду, как много всего случилось тут, пока он сражался на краю земли.
Ейбыло безумно жаль, что появление Галлота на свет и вся его короткая жизнь прошли без Галерана, но она знала, что и веселое сватовство Хью к Маргарет он тоже хотел бы видеть своими глазами. Все наперебой рассказывали ему эту историю, и он смеялся.
А еще ему хотелось услышать, как Свен лишился руки, как Энн спасала тонущего в реке малыша…
Джеанна отвернулась и сглотнула ком, застрявший в горле. Но что это? Алина горящими глазами следит за каждым движением Рауля. Ах ты, боже мой! Она поспешила к кузине.
— Рауль де Журэ и впрямь хорош собою. К несчастью, ему это известно, — сказала она как бы невзначай.
— Было бы странно, если б он не знал этой тайны. Ты ведь догадываешься, насколько прекрасна.
— А ты очень на меня похожа, так что тоже должна сознавать силу своих чар.
— Меня никто не назовет тонкой и гибкой, как и ивовый прутик, — мрачно возразила Алина, впервые выражая недовольство по столь земному поводу.
— Поэтический вздор. Какой разумный человек захочет, чтобы его дама походила на этих жеманных и хилых девиц из баллад?
— Может быть, — усмехнулась Алина. — Хотя такая девица не доставляла бы рыцарю особых хлопот. Она терпеливо сидела бы дома за прялкой, пока ее возлюбленный совершал подвиги по всему свету. Или послушно подвергалась бы опасностям, чтобы он мог ее доблестно спасти. А когда воздыхатель признавал бы, что недостоин ее, она ни слвом бы не обмолвилась, как это верно. — Она вздохнула. — Боюсь, девочке вредно расти среди одних мужчин. Легко можно стать злюкой.
Джеанна облегченно рассмеялась и обняла кузину.
— Ничего нет удивительного в том, что ты решила испытать свою стойкость на Рауле де Журэ, ибо он притягателен, как яблоко в саду Эдема. Только не слишком увлекайся. И не рассчитывай, что он женится на тебе. Безземельным жениться нельзя.
— С такими быстрыми глазами он вряд ли будет верным мужем. — И Алина сердито воззрилась на пригожего повесу, расточавшего любезности заливавшейся смехом даме.
Алина вроде бы оставалась все той же разумной, здравомыслящей девицей. Тем не менее Джеанна, объявив об окончании послеобеденного отдыха и разослав всех по делам, настигла Рауля у дверей зала.
— Если вы, сэр весельчак, обидите мою кузину, я с вас шкуру спущу.
Рауль удивленно изогнул бровь.
— Галеран уже говорил со мною об этом, госпожа моя, хотя куда более учтиво, чем вы.
Джеанна почувствовала, что краснеет.
— У меня злой язык.
— Леди Джеанна, добродетель происходит не из признания своих ошибок, но из стремления исправить их. — И ушел, а она так и осталась стоять, посрамленная.
Подошел Галеран.
— Рауль сказал что-нибудь обидное?
— Нет… — Она посмотрела на мужа. — Как можешь ты меня любить? Меня нельзя любить!
Его рука потянулась к висящему на поясе кинжалу.
— Что он тебе сказал?
— Ничего обидного, но…
— Но?
— Но я горжусь моими недостатками и не пытаюсь избавиться от них. Я люблю говорить все, что думаю. Я боюсь быть слабой, боюсь зависеть от тебя…
— Зачем бы тебе хотеть быть слабой? Да и я могу в лобой момент покинуть сей мир.
— Но ты уже знаешь, с этим горем я вряд ли справлюсь.
Галеран вздохнул.
— Джеанна, хватит мучить себя. Ты словно сдираешь болячку с заживающей раны.
— Когда рана заживет, болячки не будет. Если она заживет. — Она вглядывалась в его лицо, силясь понять, что скрывается под внешним спокойствием. — Все до сих пор ждут, что ты сделаешь со мною.
— Авось когда-нибудь перестанут. Мне говорили, надо углубить колодец. Пойду отправлю туда людей.
Вздохнув, Джеанна пошла наблюдать, как перебирают пшеницу. Она сочувствовала желанию Галерана положиться на целительную силу времени, но сомневалась, что время сможет загладить ее грех.
Дни стояли по-летнему длинные, так что вечерняя трапеза началась поздно — правда, не настолько поздно, чтобы усталые люди не хотели развлечься. Когда убрали столы, заиграла музыка, а после в золотистом свете заходящего солнца стали рассказывать истории.
Самым большим успехом пользовались рассказы Галерана и Рауля, побывавших в таинственных краях, где никто, кроме них, не бывал. Рауль мог еще поведать о своих странствиях по Испании, по ее христианскому северу и мавританскому югу. Он рассказывал о знакомстве со знаменитым Сидом Кампеадором, именуемым иначе Родриго Диас де Бивар, — могущественным испанским воином, который уже несколько лет в одиночку сражался с маврами, исполняя данный господу обет.
— Хотите, я спою вам испанскую песню, — предложил наконец Рауль, окинув взглядом завороженных слушателей.
Ответом ему был общий восторженный вопль. Принесли лютню, Рауль тронул струны, и полилась плавная, нежная мелодия.
— Говорят, эту песню Сид сложил для своей возлюбленной, леди Химены, когда добивался ее любви. В ней поется, что возлюбленная его прекрасна, как цветок миндаля, чиста, как вода из снегов Сьерры, сладка для губ, как округлая сочная виноградина.
