— Нет, конечно, — парировал он, — когда я тебя обнимаю, мне сразу хочется завалить тебя.
Она припала к его груди.
— Галеран, я не вынесла бы и мысли о том, что опять причиняю тебе боль.
Онгладил ее по волосам.
— Не думай так, любовь моя, не опекай меня слишком. Ты врачевала мои раны, доставала занозы, клала припарки на мои усталые члены. Но, когда приходится, я все же должен сражаться.
Она повернула голову и взглянула на него.
— Раньше я всегда знала наверняка, что эти драки — забота глупых мужчин. Теперь же я — причина драки.
— Мы не пустились бы в столь утомительное путешествие, если б мужчины не запустили в наше дело своих грязных лап. И еще раз — спасибо тебе, — уже не шутливо, а серьезно промолвил он.
— Но за что?
— За то, что отвлекла меня. Цель учебного поединка — найти свои слабые места, с тем, чтобы устранить их. В следующий раз, когда Доната или другой младенец заплачет, это уже не заставит меня оглянуться.
— Ах, если бы так!
— Ну вот, ты видишь, — и он крепко поцеловал ее, — просто замечательно, что случилось так, как случилось.
— Все равно я очень испугалась.
— Если и так, — строго сказал Галеран, — тебе нельзя показать испуга. Не ослабляй меня, Джеанна.
— Я никогда не ослабляла тебя.
— Верно, никогда.
— Значит, я переменилась? — И Джеанна вернулась мыслями на два года назад, пытаясь сравнить себя тогдашнюю с собою теперешней. — Разве только материнство сделало меня мягче?
Рука Галерана скользнула по ее бедру.
— Для меня ты достаточна тверда. — Он дотронулся до ее грудей. — Особенно здесь… — Рука замерла. — Господи Иисусе. Ты здорова?
Джеанна отвела его руку от твердой как камень, болезненно чувствительной груди.
— Доната плакала и не могла сосать как следует. Наверно, стоит пойти и снова попробовать покормить ее.
Галеран поднялся и помог подняться ей.
— А тебе не больно вот так?
Она дотронулась до выпирающего под штанами бугра.
— А тебе не больно вот так?
— Немного есть, — рассмеялся он.
— Верно, я испытываю нечто похожее, только удовольствия меньше.
Они печально улыбнулись друг другу и торопливо зашагали к дому по зеленому полю, усеянному белыми пасущимися овцами. Джеанна знала, что Галерана, как и ее, снедает жадное желание. Но в маленьком, тесном домике, давшем им приют, уединиться негде.
Покаяние и добровольная жертва, напомнила она себе. Молоко ручейком текло из обеих грудей, грозя затопить дом.
У распахнутой двери в зал, прежде чем попрощаться, Галеран попросил:
— Джеанна, не спускай глаз с Алины.
— С Алины? Почему?
— Она затеяла какую-то игру с Раулем и не понимает, что играет с обоюдоострым ножом.
— Ну, так не спускай глаз со своего друга!
— Я ему доверяю. А вот ты, пожалуй, растолкуй Алине, что мериться силою с мужчиной по меньшей мере безрассудно.
— Ради всего святого, о чем ты? — удивленно ахнула Джеанна.
— А ты спроси ее про реку.
Размышляя и недоумевая, Джеанна пошла кормить Донату, но та, как оказалось, заснула. Она лежала, раскрасневшись от плача, и всхлипывала во сне. Будить ее было просто жестоко.
Молоко распирало грудь, и Джеанна сцедила его, гадая, неужели и Галеран прибегает к похожим приемам, чтобы избавиться от излишнего напряжения.
Сцедив молоко, она вернулась к словам Галерана об Алине. Так ли все серьезно у нее с Раулем? Неужели она, занятая своими заботами, ничего не заметила?
— Где леди Алина? — спросила она у служанки.
— Не знаю, госпожа.
Алина любила Донату не меньше, чем сама Джеанна.
Что же могло заставить ее уйти от ребенка? Отсутствие Алины было неестественно, тревожно, и Джеанне оставалось лишь размышлять, не ступили ли они обе на неверный путь.
Джеанна пустилась на поиски и обнаружила Алину в обществе престарелой хозяйки поместья, леди Марджори, за совершенно невинным занятием: она помогала леди Mapджори готовить сборы из целебных трав. Однако от Джеанны не укрылся хмурый вид Алины.
— Что ты печальна? — спросила Джеанна, вняв пучок огуречной травы и обрывая листочки. — Тебя так взволновала та потасовка?
— Нет, — кратко ответила Алина, прилежно растирая что-то пестиком в ступке.
— Болит голова?
— У меня никогда не болит голова.
— Все может измениться, когда меняются обстоятельства. Тогда, может быть, тебя беспокоит твое чувство к Раулю де Журэ?
Седовласая леди Марджори взглянула на нее с лукавой улыбкой.
Алина оставила ступку и яростно посмотрела на Джеанну.
— Нет, ничуть.
— Но это не по-христиански — не испытывать никаких чувств к ближнему.
Алина снова принялась за дело.
— Ты знаешь, о чем я говорила.
— Да, знаю. Пожалуй, знаю даже больше. В какой-то мере я отвечаю за тебя, и Галеран тоже. Нам обоим было бы стыдно, поведи ты себя неразумно.
Алина повернула голову и выразительно посмотрела на Джеанну, очевидно, думая, что кому-кому, а Джеанне не следовало бы судить других за неблагоразумие.
Джеанна покраснела, но ничего не ответила на безмолвный упрек.
— Что ты делала на реке?
— Я не была на реке.
Листья в ступке превратились в зеленую кашицу. Леди Марджори, не говоря ни слова, убрала их и положила новых.
— Но ты была достаточно близко, чтобы все видеть, — возразила Джеанна. — Не слишком ли ты стара, чтобы подглядывать за мужчинами из кустов?
Алина вскочила, уперла руки в бока.
— Кто тебе сказал? Если это…
— Нет! — прервала Джеанна. — Я только гадаю. Помилосердствуй, Алина, и скажи мне сама. Что ты делала?
Она была почти уверена, что кузина промолчит, не ответит, но та, помедлив, сказала:
— Я просто смотрела на них с частокола, вот и все. Я беспокоилась о Галеране. Хотела убедиться, что с ним все хорошо.
— Но ведь ты не ушла, убедившись, что он цел и невредим? — Джеанна тоже перестала притворяться. — Алина, тело одного мужчины очень похоже на тело другого.
— Значит, для тебя тело Галерана такое же, как тело любого другого?
— Ты что, влюбилась в Рауля? — ахнула Джеанна.
— Влюбилась? Вот еще! — фыркнула Алина, но почему-то отвернулась, взяла ивовый прутик и стала тщательно очищать его от коры; затем вдруг остановилась, вертя в руках длинную полоску. — Но, наверно, я бы солгала, сказав, что он совсем не волнует меня. — Она отложила полоску в ворох уже снятой коры и снова принялась за дело. — Я решила научиться подавлять в себе подобные чувства, вот и упражняюсь на Рауле.
