– Молчишь? Прекрасно. Все равно плачем ничего не изменишь.
Мотылек и не плакал. Он весь дрожал, однако причиной тому был не страх. Много лет спустя его будет так же трясти перед битвой.
– Вы ведь врали с самого начала? – глядя прямо в глаза знахарю, спросил он. – Обманули бабушку, потом меня, а на самом деле даже не думали брать меня в ученики, да?
Кагеру взглянул на него еще раз, на этот раз пристально.
– У меня не может быть учеников, – ответил он как взрослый взрослому. – Единственный ученик, которого меня уговорили взять старые друзья, едва не поломал всю мою жизнь, а сам… ну, не важно, что с ним стало. Но выводы я сделал. Имеет смысл учить только того, кто в будущем способен одолеть учителя… а зачем мне это надо?
– Да зачем же он будет вас одолевать? – возразил Мотылек. – Если вы его учили столько лет всему, что знаете, он, наверно, будет очень к вам привязан? Вот Головастик не смог вас ударить…
– Головастик – слабак и трус!
– Неправда! Головастик не может вас ударить, потому что боится причинить вам вред! Потому что он вас любит!
– Молчи! – резко оборвал его Кагеру. – Не лезь в то, что тебя не касается!
Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме потрескивания горящего фитиля в светильнике да приглушенного сопения Толстого.
– Я удивляюсь, – заговорил Кагеру, уняв гнев. – Вот ты споришь со мной, о любви рассуждаешь… Ты хоть понимаешь, что тебя ждет?
– А вы понимаете, что ждет вас? – дерзко спросил Мотылек. – У вас тут, между прочим, полный сарай безымянных богов, которые вас ненавидят…
– Анук – в клетке, – напомнил знахарь. – А Сахемоти сейчас не до ненависти. Он слишком голоден. Тебя это не беспокоит?
– Это должно беспокоить вас!
Кагеру покачал головой.
– На что ты рассчитываешь? Что я тебя пожалею и отпущу?
– А вы меня не отпустите?
И Мотылек посмотрел на Кагеру таким взглядом, что тот заколебался… на одно мгновение.
– Нет, – спокойно ответил он. – Даже не подумаю.
Знахарь отвернулся от мальчика, наклонился над Сахемоти, нащупал его пульс.
– Все рассчитано правильно, – пробормотал он. – Осталось подождать совсем чуть-чуть.
– Чего подождать?
– Естественной смерти безымянного.
Кагеру встал и отошел к стенке. Мотылек невольно сжался, стараясь как можно дальше, насколько позволяла цепь, отодвинуться от Сахемоти. Второй раз в жизни Мотылек остался один на один с умирающим. Но тот трепет перед великим и страшным таинством, когда душа деда в муках покидала тело, не мог сравниться с тем страхом, который ему внушал сам умирающий Сахемоти. Со вчерашнего дня он изменился – как будто что-то в нем умерло. Его запавшие щеки, провалившиеся глаза, кожа, напоминающая вытертый до прозрачности пергамент, – все это было ненастоящее, просто маска, сухая скорлупа личинки, под которой шевелилось, готовясь появиться на свет, полное жизни и сил голодное чудовище.
Внезапно Сахемоти шевельнулся и тихо застонал.
– Услышь меня, чей дом – твоя земля, – негромко произнес Кагеру первые слова древнего заклятия. – Призываю тебя из вечного огня и кипящей воды…
Сахемоти открыл глаза, пошевелился, приподнял голову… Мотылек понял, что дольше выжидать нельзя.
– Анук! – закричал он.
Толстый шевельнулся в темном углу клетки, подполз поближе.
– Ну что, арен, неужели придумал-таки способ? – хрипло проворчал он.
– Анук, скажи ему – пусть выходит!
Кагеру сбился и замолчал. Мгновение они с Толстым с недоумением смотрели на Мотылька. Толстый догадался первым.
– Квисин, выходи из меня! – воскликнул он высоким детским голосом, вскакивая на ноги.
В тот же миг клетка вспыхнула, словно в нее ударила молния. Пламя взметнулось к потолочным балкам, горячим вихрем пробежало по стенам, перекинулось на крышу. Послышался треск, на земляной пол упали догорающие обломки клетки, и из огня выступил Анук. Он был цел и невредим и улыбался во весь рот. Он как будто стал выше и стройнее, словно проведенные им в клетке дни и месяцы сгорели без следа. Его жалкие обноски сожрал огонь, и теперь подросток был облачен в одеяние из чистого пламени. Огненные языки лизали его, не опаляя.
В треске и гуле огня раздался его голос, звонкий и резкий, как удар храмового гонга:
– До чего же мне осточертела эта растреклятая клетка!
Кагеру попятился, быстро озираясь в поисках хоть какого-то оружия.
– Куда же ты, мокквисин?!
Анук не дал ему ни мгновения. Легкое движение, за которым не уследить глазу, – и знахарь отлетел к дальней стене. Он еще не успел коснуться пола, а огненный демон был уже рядом с ним. Кагеру встретил его прямым ударом в лицо. Два сложенных пальца, как атакующая змея, коснулись лба демона… и прошли дальше, не встретив сопротивления. Кагеру молниеносно отдернул руку, но поздно – кожа на пальцах была сожжена до мяса. Анук радостно захохотал.
– Как долго я ждал этого мига! – и повторил прием противника, ударив его в солнечное сплетение.
Кожа знахаря зашипела и раздалась под его пальцами. Кагеру взвыл и задергался, пытаясь вырваться, но демон, хохоча, только засунул руку глубже под ребра.
– Я обещал вырвать тебе печень…
Вдруг раздался пронзительный сухой треск, и к потолку фонтаном взлетел целый сноп алых и голубых искр.
– Отпусти учителя, Анук!
Демон, не выпуская жертву, круто развернулся, и его голова дернулась от мощного удара. Снова взвились и рассыпались искры. Головастик с боевым воплем подскочил ближе, занося наточенную кочергу с явным намерением размозжить врагу голову. Третий раз поразить демона ему не удалось – свободной рукой Анук отмахнулся от него, как от мошки. Головастик со стуком треснулся спиной об опорный столб – Мотылек едва успел увернуться – и свалился на землю бездыханный рядом с Сахемоти. Кочергу он так и не выпустил. В следующий миг наверху раздался громкий треск, посыпались горящая труха и щепки, и над демоном провалилась крыша. Анук и Кагеру исчезли под огненной лавиной. Половина хлева была охвачена пожаром, угрожая жилой части дома. Вот теперь Мотыльку стало по-настоящему страшно. Он никак не думал, что в уплату за избавление от Кагеру ему придется сгореть заживо.
Между тем Анук, разбросав горящие доски, выбрался из-под кучи обломков крыши. Никаких повреждений на нем не было. Демон по-прежнему пребывал в отличном настроении. Он подошел прямо к Мотыльку, оборвал цепь и, прежде чем тот успел даже пискнуть, переломил железный обруч у него на шее, не поцарапав ее.
– Молодец! – похвалил он. – Как же я сам не додумался! Время-то на раздумья было!
