– Может, ты и права, – сказал он через полминуты. – И все это напрасно. Ладно, девчонки, пойду я, пожалуй. Не буду портить вам посиделки.
– Вот везет некоторым! – завистливо сказала Маринка, когда Макс ушел.
– Кому это?
– Тебе! И идеал свой нашла, и Макс тебя так любит, что даже страшно.
– То-то и оно, что страшно, – буркнула я. – Страшно скучно.
– Он на тебя таким преданным взглядом смотрит, так трогательно!
– Хочешь, забирай его себе вместе с его трогательным взглядом.
Маринка вытаращилась на меня:
– Ты серьезно?
– Если он тебе нравится, так действуй, – великодушно разрешила я.
– Ну, не то чтобы он мне нравился, – задумалась подруга. – Я его с этой стороны раньше не рассматривала… Ладно, я обдумаю. Но он же тебя любит…
– Это не любовь, – возразила я. – Одно занудство. Человеку нечем заняться, вот и ходит за мной как привязанный. Настоящая любовь не такая…
– А какая?
Я-то по опыту знала, какая бывает настоящая любовь. Но слов, чтобы передать, какая именно, люди еще не придумали. Одни звуки.
ГЛАВА 12
Поездка в леса, драка в электричке и встреча на кладбище
Сегодня Макс снова проявил свой удивительный талант попадать в неприятности. Я уже давно подозревала, что он рожден страдать и мучиться, всякие несчастья к нему так и липнут. Мне это, в общем, по барабану; главное, чтобы это его свойство не распространилось на окружающих, в частности, на меня.
Почти две недели Макс уговаривал меня «прогуляться в лесах», «насладиться красотой золотой осени», «слиться с природой» и т. д. Уж не знаю, на что он там рассчитывал, – я сразу объяснила, что если и выберусь на выходных за город, то только для того, чтобы порисовать на пленэре, – но наконец он меня уломал. Как говорит пословица, зануда – это тот случай, когда проще отдаться, чем объяснять, почему ты не хочешь этого делать. Ладно, пусть полюбуется, как я рисую в лесном антураже. К тому же одной ехать небезопасно, а с кавалером как-то спокойнее, подумала я и жестоко ошиблась.
Короче, к осенним каникулам я наконец созрела, и одним не особенно ранним утром мы с Максом сели на электричку в Новой Деревне. Настроение у меня было неплохое: ясное небо, относительно теплая погода, листья облетели далеко не все, рябины вдоль дороги – в офигенных багровых гроздьях ягод, непривычно молчаливый Макс – что еще нужно для счастья? Макс накупил кучу еды, как будто мы в поход шли: чипсы, пирожки, мороженое, пиво, сок, ворох шоколадок. Словом, проявил широту души. О причинах же неестественной молчаливости я узнала чуть позже.
Полупустая электричка со стуком и звоном катилась через затопленные пустыри и недострои Старой Деревни. Я ела мороженое, смотрела в оба окна сразу, набираясь впечатлений; размышляла о том, что здешние пейзажи похожи на гравюры голландского Возрождения, на которых несколькими штрихами передавалось ощущение пустоты и тишины скошенного осеннего поля на много миль во все стороны, и о том, смогу ли я когда-нибудь рисовать так же…
– Макс, смотри, как купол церкви блестит! Как огонь! Вон там, среди деревьев на кладбище.
– Хм-м, – отозвался Макс, напряженно смотря в противоположную сторону.
«Что это его так заинтересовало?» – полюбопытствовала я.
Проследив за его взглядом, я увидела за две скамейки от нас компанию гопников, напоминающих пэтэушников на каникулах. Трое нетрезвых бугаев о чем-то громко разговаривали, матюгаясь через слово, так что косился на них не только Макс. Один из бугаев заметил, что я его разглядываю, и развязно мне подмигнул. Макса аж передернуло.
– Пошли перейдем в другой вагон, – приглушенным голосом предложил он.
– Зачем? Мне и здесь неплохо.
– Вон та кодла мне не нравится, – еще тише сообщил Макс. – Я за ними давно слежу.
«Испугался!» – слегка презрительно подумала я, а вслух сказала:
– Да ладно тебе. Ребята сидят, никого не трогают. Они сами по себе, мы сами по себе. Юноши за город едут, им тоже отдохнуть хочется…
– Этого-то я и опасаюсь, – проворчал Макс.
Я отвернулась к окну. Над озером Лахтинский Разлив, серовато-розовым в свете утреннего солнца, пролетел косяк уток, почему-то на север. «Не почитать ли?» – подумала я. Где-то в сумке лежала взятая в дорогу книжка, сборник датских баллад. «Танец легко плывет над поляной…»
Пэтэушники ржали в три глотки, вызывая робкое возмущение прочих пассажиров. Макс не спускал с них глаз, как тигр в засаде, явно ожидая самого худшего.
– Хочешь, один сон расскажу, как раз в тему? – вспомнила я ни с того ни с сего. – Значит, мне снится, что я еду в электричке, одна, а напротив меня сидит примерно такая же компания. И вот они начинают ко мне приставать. Сначала словесно, потом лапать начинают, вот-вот изнасилуют прямо у всех на глазах. Я, естественно, вырываюсь, кричу «помогите», а пассажиры – ноль внимания. Отворачиваются, делают вид, будто ничего не происходит. Я уже рыдать начинаю, поскольку страшно, противно и ужасно обидно. И вдруг подошел какой-то мужчина, посмотрел на гопников так пристально – ничего больше не делал – и они тут же свалили в панике, как будто он их взглядом прогнал. А лицо у него такое спокойное-спокойное. Пассажиры по-прежнему делают вид, что все нормально. Тогда он окинул вагон таким взглядом, как будто перед ним тачка с дерьмом, и вышел. И я за ним. Не понимаю, зачем, но тянет как магнитом. Он с платформы сошел, идет по улице, как будто по делам, а я за ним плетусь, как на привязи. Потом он обернулся ко мне и спросил: «Ну, чего тебе еще?» и смотрит как на тех пассажиров, только взгляд усталый. Я подумала: «А действительно, чего это я?», развернулась, да и пошла в обратную сторону…
– Эй, красавица! – раздался возглас со скамейки гопников. – Я люблю тебя, мать твою!
– Начинается, – прошипел Макс, сжимая кулаки.
Мне стало как-то тревожно. На гопников-то плевать – все-таки день, люди вокруг – а вот воинственное настроение Макса настораживало.
– Ладно, уговорил, – сказала я. – Пьяный рабочий – худший ночной кошмар интеллигентной девушки. Пошли в другой вагон.
Мы поднялись со скамейки. В ту же секунду встал один из гопников и двинулся в нашу сторону. Вполне вероятно, что он просто шел в тамбур покурить. Но Макс счел своим долгом загородить ему проход, героически закрыть меня своим телом и осведомиться:
– Какие проблемы?
Гопник как будто этого и ждал. Рявкнув: «Ты че на меня вытаращился?!» – он без предупреждения треснул Макса кулаком в лицо.
Я вскрикнула и загородилась сумкой в полной уверенности, что следующий удар достанется мне. Макс упал и теперь ворочался на полу под ногами у ошалевших дачниц. Гопник смотрел на него сверху вниз с видом глубокого удовлетворения и чувством не зря прожитого дня. Подождав пару секунд и поняв, что Макс не готов продолжать сражение, он с достоинством вернулся к своим корешам.
