Дальше события развивались по нарастающей. В общем, как я поняла, Ивана погубили лесть и собственное тщеславие. Время в его домене шло быстро, первые люди интенсивно плодились и размножались, и скоро райский сад стал для них тесноват. Поначалу Иван даже не заметил, что потомки Каина и Авеля поселились отдельно. Он отмечал только различия в культуре и радовался, поскольку культура обоих народов была построена на почитании Творца. Каиниты называли его Всепожирающим, Свирепоглазым, Круторогим и прочими пышными именами, возводили в его честь треугольные пирамиды и приносили обильные кровавые жертвы, в годы особых несчастий – человеческие, на что Иван смотрел сквозь пальцы. Потомки Авеля жили разрозненными селениями в тропических лесах и горах, куда их вытеснили более общественно организованные каиниты. Они строили индивидуальные алтари, украшали их цветами и росписями, воскуряли благовония и устраивали многодневные музыкально-танцевальные фестивали в честь Великой первопричины и Лучезарного столпа. И все шло своим чередом, пока однажды Иван, заглянув в свой домен, не обнаружил там гражданскую войну. Точнее, бойню. Регулярные войска каинитов вылавливали по джунглям потомков Авеля и азартно жгли их на собственных увитых зеленью алтарях, вознося славу Творцу.
Иван был шокирован и, мягко говоря, возмущен.
– Чего им не хватало? – горько вопрошал он. – В раю ведь жили, не где-нибудь. Ни тебе труда в поте лица, ни борьбы за существование. На всем готовом жили, знай только, мне молитвы возноси и духовно совершенствуйся. И вдруг такие инстинкты полезли. Короче, я понял – зажрались. Силушку некуда девать. А может, скучно стало. Подумал я и решил, что эти ничтожные рая недостойны.
– И создал им степь, – хихикнула я.
– По сути это пустыня, – поправил меня Иван. – Место испытаний. Как гласит пословица, земля и не таких засранцев исправляла.
– Они уже там живут? – с любопытством спросила я. – Покажи обитателей-то.
– Запросто.
Иван исподлобья глянул в иллюминатор. Картинка сместилась, и курган, маячивший у горизонта, оказался в центре. Вокруг него стояли разноцветные палатки, во множестве сновали туземцы.
– Это каиниты, – пояснил Иван. – Их страшное количество развелось, просто не знаю, как они себя прокормят. А вот потомков Авеля я и сам пока не нашел. Еще в раю наловчились прятаться, следопыты несчастные.
Я пригляделась к поселенцам поближе и содрогнулась. Бледные рахитичные личности с длинными кривыми носами и красными вампирскими губами от уха до уха напоминали компанию зомби. Одеты они были в белые одежды, уложенные изящными складками, что к ним совершенно не шло. Некоторые, впрочем, разгуливали в древнегреческих доспехах – наверно, это были начальники.
– А почему у них лица такие уголовные? – спросила я.
– Кто ж они, по-твоему? – ухмыльнулся Иван. – Я же сказал, ссыльные. Физический труд на свежем воздухе, борьба за выживание – звучит примитивно, но какая глубокая мудрость заложена в этих простых вещах!
– Хватит демагогии. Подумай сам, разве можно ожидать добра от таких харь? У них ведь нечеловеческие лица…
– Какие были в Библии, такие и сделал.
– Не может быть!
– Пожалуйста, могу доказать.
Иван полез в сумку и достал оттуда глянцевую ядовито-зеленую книгу. На обложке, в обрамлении абстрактного пейзажа красовался некто в белом, с разными глазами и с прической, похожей на растревоженный выводок змей. Сверху была надпись по-английски: «Библейские рассказы для детей».
– А-а-а, – протянула я, разглядывая жутковатые иллюстрации, коих там было немало. – Теперь все ясно. Конечно, твое дело, но я бы в качестве примера взяла что-нибудь более классическое. Например, картину «Явление Христа народу». Сходи в нашу библиотеку, там наверняка полно альбомов с иллюстрациями.
– Делать мне нечего. Хотя погоди… Броде у Антонины где-то был альбом по истории искусства, – вспомнил Иван.
– Отлично, сейчас я тебе и покажу…
Недолго думая, я направилась в сторону «учительской» – крошечной каморки, где Антонина хранила всякое барахло и пила чай между занятиями.
– В столе посмотри, – посоветовал Иван. – Только быстро. Она терпеть не может, когда в кладовку заходят без спроса.
В каморке было темно, только в полоске света, проникающей из мастерской, виднелись очертания захламленного письменного стола и кресла.
– Свет не включай, – посоветовал Иван, заглядывая в каморку. – А то она еще с улицы увидит. Бот там, в левой тумбе.
Я подергала дверцу.
– Но она закрыта!
– Ключ висит на лампе. Вставь его и поверни два раза.
Я заколебалась. Вторжение в запертый стол – это уже напоминало кражу со взломом. Но отступить не позволяла гордость. Я повернула ключ и с натугой вытащила из недр стола целую папку разноформатных книг. Они тут же выскользнули из рук и с грохотом рассыпались по всему полу.
– Ты что, обалдела?! – сделал страшные глаза Иван. – Быстро собирай и пихай обратно!
– Хоть бы помог, – огрызнулась я, лихорадочно сгребая книги. – Ради тебя же стараюсь.
Иван оглянулся на окна и неохотно шагнул в кладовку. Несколько минут мы с пыхтением засовывали книги в стол, а они оттуда упорно высыпались. За этим суматошным занятием я не забывала искать искусствоведческий альбом, но ничего подобного не попадалось: в основном дизайнерские журналы и каталоги выставок, книги типа «Высокотемпературный обжиг и глазирование» и «Искусство резьбы по дереву», красиво изданные «Мифы Древнего Востока», какие-то растрепанные тетрадки…
Из пачки тетрадей выпал лист и, описав в воздухе круг, спланировал на пол. Я подняла его, собираясь засунуть куда-нибудь в глубь пачки, но невольно задержала на нем взгляд. Лист был забавный. Похоже, он представлял собой ксерокопию страницы из какой-то старой книги. Три четверти занимала картинка: на траве невозмутимо возлежала обнаженная девушка с плохой фигурой, а из макушки ее росло ветвистое дерево. Сверху в разрисованной виньетками, факелами и розами рамочке виднелась надпись «Instructio de arbore». Снизу мелким почерком было написано по-русски:
«Взгляни мысленным взором на то, как растут невысокие колосья пшеницы во всех подробностях, и ты поймешь, что способна посадить дерево творения».
Дальше стоял восклицательный знак и приписка: «Это – суть активного воображения, которое приводит процесс к реальному действию».
– Как ты думаешь, что это значит? – озадаченно спросила я.
Иван уткнулся в рисунок и издал шип, достойный доисторического ящера:
– Откуда он вывалился?!
– На, ищи. – Я протянула ему пачку тетрадок.
Пока Иван в них лихорадочно копался, я рассматривала картинку и размышляла. Совершенно очевидно, что запись имела прямое отношение к творчеству – не в общем смысле, а именно к Чистому, которым занимались мы. Меня охватило ощущение, что я нашла нечто секретное и очень важное. «Да это, можно сказать, про меня, – вдруг с волнением подумала я. – Дерево творения – это типа моей сакуры…»
