Следующим утром, прохладным и ясным, мы собрались на вокзале. Обычная неразбериха: долго искали друг друга, потом искали расписание, потом платформу, опоздали на электричку и полтора часа ждали следующую, потом бегали по поезду, выбирая лучшие места. Наконец поехали. Народу собралось страшно много, две трети незнакомого. Гитар оказалось аж четыре: я надеялась, их владельцы не сумеют договориться, и мы будем избавлены от ненавистного традиционного бряканья. Реалисты и иллюзионисты, как училищная элита, набились в отдельный вагон. Маринку мне так и не удалось отыскать – наверно, она проспала или перепутала место встречи. Я приуныла. Девчонки с моего курса тут же затеяли играть в карты, а мне было что-то лень, да и не выспалась. Я зевала и разглядывала мелькающие за мутным стеклом питерские промзоны, которые и зимой, и летом выглядят одинаково серо, когда из тамбура донесся знакомый угрюмый баритон: «Рюкзак убери, паршивец… щас как дам по ластам, не пройти же…»
«Да не может быть», – мельком подумала я, однако от окна отвернулась и тут же покрылась холодным потом. В дверях вагона стоял Саша Хольгер. Он был одет как для похода – в плащевке цвета хаки, в резиновых сапогах и со спортивной сумкой через плечо. Саша обвел глазами вагон, как будто кого-то искал.
– Саша! – воскликнула я, вскакивая и невольно расплываясь в счастливой улыбке. – Привет! Кого я вижу!
Саша увидел меня, улыбнулся в ответ, подошел и стал рядом, бухнув сумкой об пол.
– Здорово, – приветливо сказал он. – Не ожидал. Это все ваши? Я три вагона прошел, везде уродцы с рюкзаками и балалайками.
– Наверно, – светясь от счастья, ответила я. – В этом году что-то много, по-моему, даже прошлогодние выпускники поехали. А ты куда едешь? На дачу?
– Туда же, куда и вы, – ошарашил меня Саша. – На Оредеж.
– Но как…
– Меня пригласил приятель из вашей художки. Что-то не могу его найти. Кстати, Катя поехала?
– Кто?
– Ну, та девчонка, которая хотела разобраться с кассетой.
Я задумалась. Эзергиль я мельком видела – она покупала на вокзале газировку. Значит, и Погодина должна быть где-то рядом.
– Иллюзионисты сидят в том конце вагона, – сообщила я. – Если Погодина поехала, то она там. Между прочим, я давно хотела спросить: что у вас вышло с клипом? Узнали, что там случилось в отравленной тьме?..
Саша, не дослушав, отвернулся и принялся вглядываться в дальний конец вагона.
– Вижу, – довольно сказал он. – Сидит, читает. Ты насчет «Бурзума» спрашиваешь, да? Ничего не получилось. Магия помешала.
– Чего? – вытаращила я глаза.
– В этой хреновине оказалась зашифрована какая-то магия. Я имею в виду, не в тексте песни, а в кровавых рунах. Твоя сокурсница сказала, что это «место смерти» и то, что клип обрывается, – это, типа, способ защиты, как недосказанное заклинание.
– Хм. Что-то такое и я чувствовала…
– Как же она сказала… а, минное поле. Я, говорит, не самоубийца, чтобы ходить по минному полю ради праздного интереса, – насмешливо произнес Саша и добавил: – Тем более, чужого. Ладно, я не обиделся. Она умная. Знает, о чем говорит.
– Еще бы не быть умной, в неполные восемнадцать лет, – надбавив Погодиной года два, съязвила я. Уж больно мне не понравились Сашин тон и особенно задумчивый взгляд в другой конец вагона, которым он сопроводил свои слова.
– Восемнадцать? – спокойно, без малейшего удивления повторил Саша, продолжая внимательно разглядывать невидимую мне Погодину. Вдруг его глаза вспыхнули, он улыбнулся и слегка кивнул – должно быть, Катька его увидела.
Мне внезапно стало страшно. Где-то внутри, в душе, зашевелилось что-то черное, как будто бросили камень в прозрачную воду и со дна клубами поднялась ядовитая грязная муть. Из сгоревшего леса, ухмыляясь, выглянул недобитый ящер.
«Не смей, – мрачно глядя на Сашу, подумала я. – Лучше и не думай об этом. А то случится плохое…»
Прогнав усилием воли пугающие мысли, я решила переменить тему и беспечно спросила:
– Купаться-то будешь? Знаешь нашу традицию пробуждения весенней воды?
– Знаю, – весело ответил Саша, переводя наконец на меня взгляд. – А как же! Первый полезу, будь там хоть сплошной лед. Думаешь, зачем я поехал на маевку?
– Я тоже буду купаться, – похвасталась я. – Сплаваем наперегонки?
– А дуба не дашь посреди реки?
Боже, какая у него улыбка! Как факел, разгоняющий тьму, зажигающий меня, точно бумагу, изгоняющий всю нечисть из моей души.
– Ха! Я каждую весну озеро переплываю, а у тебя опыта нет, так что еще неизвестно, кто даст дуба. Но ты не бойся, я тебя вытащу.
Электричка остановилась на каком-то полустанке, и в вагон повалили ранние дачники. Стало тесно. Саша нагнулся и поднял сумку с пола.
– Ладно, я пошел искать Димона. Блин, все ноги оттоптали, старые козлы…
– Увидимся на озере! – многозначительно ответила я ему.
Саша взвалил на плечо сумку и пошел по вагону, распихивая старух с тележками. Я глядела на его удаляющийся беловолосый затылок и думала: «Чудо. Свершилось чудо. Я хотела его увидеть, и он пришел. Желание сбылось. Такое бывает раз в жизни. Саша здесь! Он едет с нами! Мы будем вместе целый день!» Я глубоко вздохнула и закрыла глаза, предаваясь сладкой неге. Ведь все это не просто так. На сцену выходит наша общая судьба. Что-нибудь сегодня обязательно случится.
Часа через два по вагону пролетел крик: «Выходим!» Электричка приехала в Сиверскую. Куда идти дальше, никто толком не знал. Народ, подъевший в поезде запасы, разбрелся по ларькам. В группе парней, покупавших пиво, я заметила Сашу. Он с кем-то разговаривал, как со старым знакомым, – должно быть, нашел своего приятеля. «Как удачно, что я поехала! – с энтузиазмом подумала я. – На Маринку плевать, не буду ее разыскивать. Если она здесь, то сама меня отыщет, а мне не до нее. Что же сегодня случится?»
Затоварившись, мы наконец пошагали по узкому шоссе. Я брела в конце огромной нестройной колонны, метрах в тридцати за компанией, в которой шел Саша, и грезила наяву. Что подготовила для нас судьба? Ливневые дожди отрежут лагерь от обитаемых мест, нам придется жить на острове, и я смогу видеть его много-много дней, во всякое время суток… С оглушительным скрипом упадет поперек дороги древняя ель: я, бледная и залитая кровью, лежу на шоссе, все в ужасе смотрят на меня, не решаясь подойти и прикоснуться. И только ом, не колеблясь ни мгновения, возьмет меня на руки и молча понесет в Сиверскую, а остальные проводят взглядами, не в силах двинуться с места… Мы переплываем реку, я выдыхаюсь и начинаю тонуть, и никто этого не замечает, кроме него. И никто не хватится, что двое пропали, пока бурные воды не вынесут наши искалеченные тела на скалистый берег. Почему бы нет? Известное дело: жить ли вместе или умереть вместе, в сущности, это одно и то же.
