Часть первая
Женись на мне, дурачок!
Глава 1
— Ты все равно на мне женишься!
— Ни за что! — Я с презрительной насмешкой смотрел ей в глаза.
Очень тщательно и умело увеличенные с помощью накладных ресниц и специальных красок. Впрочем, у нее все лицо было настоящим произведением искусства. Очень ловкой камеристки.
— Ты понимаешь, что у тебя нет выбора?
— Выбор у человека есть всегда.
— Если я захочу — то нет! — высокомерно ухмыльнулась она и, махнув в крутом развороте шелестящим шелком юбки, звонко поцокала в сторону выхода. — Свадьба через два дня!
— Нет! — крикнул я закрывшейся двери и сплюнул на мраморный пол.
Чтобы сделать ей хоть какую-то гадость. Она, похоже, просто помешана на чистоте и порядке. Даже здесь, в подвале, полы выложены полированным черным мрамором, блестящим как зеркало. И нигде не видно ни пылинки. Я сплюнул еще раз.
Чистюля проклятая. Лучше бы хоть рваный половик дала постелить на этот выдраенный до блеска мрамор!
Меня держат здесь уже три дня, и все три дня приходится спать на холодном и гладком как зеркало полу.
Хорошо хоть голодом не морят. Дают сухари и воду. На свадьбе я ведь не должен выглядеть совсем уж доходягой. Иначе гости могут заподозрить неладное. Хотя почему она так уверена, что на свадьбе я буду вести себя послушно, словно теленок, которого ведут на заклание?
— Ваш обед, милорд. — В голосе одетого в безупречно выглаженную ливрею лакея ничего, кроме официального холодного почтения, расслышать не удается.
Серебряная широкая чаша с крышкой и серебряный бокал на серебряном же подносе ставятся на мраморный столик.
Звеня цепочкой, подхожу поближе. Хоть и знаю — ничего, кроме сухого хлеба, там лежать не может, проверено. Но надежда предательским искусителем нашептывает, что, возможно, сегодня…
Чтобы доказать ей всю глубину ее заблуждений, рывком, вовсе не делающим чести моему воспитанию, срываю с чаши крышку, и заготовленный саркастический хохот замирает на губах.
Нет, этого не может быть! У меня, по-видимому, начинаются галлюцинации… потом будут слышаться голоса… начнутся видения… все то, что неизбежно сопутствует голоду и сильной простуде.
Однако невыразимо, бесподобно аппетитный кусок жареного мяса почему-то никак не хочет превращаться назад в сухари, положенные поваром на это серебро. Наоборот, несколько румяных картофелин, окружающих его, вызывают такие сильные ощущения, что я невольно глотаю слюну.
А лакей тем временем приносит стул, который в другое время суток мне не положен. Как сказала миледи, чтобы у меня были все условия для размышлений. Почему нельзя думать, сидя на стуле, я не понял до сих пор.
Ножа мне не дали, но я и одной вилкой орудовал, как опытный жонглер. Да не будь вилки, я и голыми руками бы справился и ни одной капельки сока или жира не попало бы ни на помятые кружева дорожной рубашки, ни на стол. Я бы этого не допустил. Потому что все эти капли были очень нужны моему туго скрученному в предвкушении этого чуда желудку. Я отрывал мясо маленькими кусочками и, аккуратно держа над ломтиком хлеба, одним из трех, что притаились на краю блюда, так осторожно подносил ко рту, словно еще не верил в их реальность. Последним ломтиком я тщательно вытер блюдо. Чистюля может мной гордиться, посудомойке тут делать уже нечего.
В бокале оказалось подогретое вино с пряностями. Вообще-то я не пью крепких напитков, но после жирного, хорошо посоленного и поперченного мяса… К тому же застуженный на мраморе позвоночник неплохо бы немного подлечить.
Прихлебывая вино маленькими глотками, чтобы подольше растянуть удовольствие от сиденья на мягком стуле, осоловелыми глазами слежу за лакеем. Вместо того чтобы поторопить меня и отобрать бокал, он подходит к двери и машет салфеткой.
Двери распахиваются, и несколько слуг вносят серебряную ванну, длинный низкий стол, шкафчик с баночками и бутылочками.
Медленно пью вино, пытаясь понять, что они собираются делать. И лишь когда вереница крепких слуг начинает выливать в ванну из принесенных ведер горячую воду, от которой идет пар, до меня начинает доходить…
Неужели я наконец дождался соответствующего моему статусу обхождения? Неужели это мои промерзшие на ледяном полу косточки прогреются в этой теплой воде, моя кожа испытает на себе благодатное воздействие этих кремов, масел и благоуханного мыла?
Похоже, я угадал. Меня вежливо приподнимают со стула и подводят к ванне. Куда делась серебряная цепь вместе с поясом, закрытым на замок, я даже не успел заметить.
А чьи-то ловкие руки уже избавляют мое тело от одежды, а ноги от высоких сапог. Не отнимая бокала с вином, а, наоборот, подливая в него из кувшинчика горячей выпивки. Всего один шаг — и я сижу, вздрагивая от выходящего из тела холода, в горячей воде.
Несколько пар умелых рук трут мою кожу упругими мочалками, разгоняя кровь и возвращая здоровье застуженным на мраморном полу костям.
Я краем сознания понимаю, что все это неспроста, что мне придется сполна расплатиться за невозможное наслаждение, но не делаю ни единого движения, чтобы прекратить это замечательное безобразие.
Которое продолжается с небывалым размахом. Несколько пар рук вынимают меня из ванны и укладывают на мягкие простыни, устилающие длинный столик. Бокал к этому времени куда-то исчез, но мне и без него теперь тепло и весело. Я тихо хихикаю и слабо отбиваюсь от приставучих рук массажистов, разминающих и постукивающих каждый дюйм моего тела. В то же самое время ловкие умельцы приводят в порядок ногти на моих ногах и руках. Только что там приводить? Еще три дня назад все было в идеальном порядке. Но, по-видимому, им все же лучше знать. Так ведь я и не протестую! Все это намного веселее, чем ходить по гулкой пустой комнате взад-вперед, пока сон не сморит прямо на полу.
А меня тем временем, растертого и промятого до состояния хорошо вымешанного теста, вновь поднимают на руки и, обмотав душистой подогретой простыней, а сверху покрывалом, несут куда-то прочь из подвала.
Мысли мои начинают путаться, потолок плывет, как вода в ручье. Интересно, в чем тут дело, я сам так напился или все же опоили? На случай, если опоили… есть одно средство: нужно шепнуть в определенной последовательности три заветных слова…
— Трямс… грябс… — ох как кружится голова… как же там дальше-то? — Киррямс…
Проснулся я от духоты. Прислушался к ощущениям своего вспотевшего тела, спеленатого какими-то тряпками, подергал конечностями и осторожно открыл глаза.
Хм. А ведь это вовсе не та подвальная камера, где я провел последние дни. Изящные позолоченные завитушки на мебели, бледно-зеленый шелк затейливо вышитых штор, мягкий лен выбеленных до снежной белизны простыней. Обмотанных вокруг меня с таким старанием, словно кто-то тренировался в пеленании мумий.
