— А что… муж не мог укачивать сына? — еле сдерживаясь, чтобы не показать свое разочарование, скорее для порядка, чем из любопытства, спросил милорд.
— Так нет у нее мужа. Вдова она. Еще с весны. Да вы знали его, он лесником был. Волки задрали, помните? А ее мы тогда кухаркой взяли, дом новый лесник с семьей занял.
Вот потому так печальны ее песни, отпустив слугу, думал милорд. Оттого, что на душе у нее так же горько, как у меня. Хотя… ей повезло больше. У нее хоть сынишка родной есть, а у меня и того нет.
Несколько дней он, забывшись, открывал вечерами окно и вслушивался в затихающий шум поместья, потом, сердясь на себя самого, захлопывал раму и садился к камину с книгой. Но однажды не выдержал, попросил управляющего привести в гостиную кухарку.
Тот неодобрительно поджал губы, но приказ выполнил. Привел кухарку и встал рядом, всем своим видом давая понять, что намерен ее защищать, если господин чем-то недоволен.
Но милорд и не смог бы обидеть эту сероглазую, хрупкую и очень молоденькую женщину.
Она была из тех редких женщин, которых каждый сильный мужчина готов защищать и беречь. Ее глаза смотрели с трогательной честностью, а худые плечики были так беззащитно опущены, что у сурового милорда заныло сердце.
Он попросил ее спеть… и отошел к окну. А когда песня закончилась, в его голове уже созрел план. Они тайно обручатся, а когда его жена, сильно болевшая в последний год, наконец развяжет ему руки, соединятся браком по всем правилам.
Разумеется, она согласилась не сразу… но милорд недаром слыл знатоком осады.
К зиме они тайно обручились и самозабвенно черпали счастье из одной миски, когда его планы понемногу начали рушиться.
Законная жена к весне поправилась, и лекарь вполне заслуженно получил свой гонорар.
Они решили жить, как жили, не мысля уже себя поврозь. Но вскоре жизнь нанесла очередной удар. Кухарка оказалась во вполне ожидаемом положении. Милорд метался по спальне как дикий зверь, не представляя, как восстановить справедливость. Чужое дитя носит его имя и имеет все основания для получения и титула и наследства, а родная кровиночка будет считаться кухаркиным ребенком!
Зосе едва удалось уговорить Доральда не подкупать прислугу, чтоб отравить изменницу. Она боялась, что преступление отца отзовется на ее ребенке.
Тогда он решил уповать на богов и пустить все на волю случая. Но, когда родилась дочь, на всякий случай все же написал документ, заверил печатью и спрятал в тайник. Только он сам да Зося знали секрет старинного сундука с двойным дном.
Потом, словно спохватившись, судьба выдала ему несколько лет счастливой жизни. Через год законная, но неверная супруга тихо скончалась в своей башне, и милорд тайно заключил брак с Зосей. Жениться на кухарке в открытую оказалось невозможно. Десятки препятствий в виде указов и предрассудков оказались неприступнее каменных крепостных стен, что с такой легкостью раньше брал штурмом воин.
Он нянчился с дочерью в дальних покоях, куда не было доступа никому, кроме пары преданных слуг, и упорно размышлял над тем, как устроить ее судьбу таким образом, чтобы именно ей достался титул и замок.
К тому времени, когда девушке исполнилось восемнадцать, милорд уже почти придумал, как решить этот вопрос, но поступил иначе. Ему показалось, что судьба сама дает ему подсказку, когда ненавистный Терон, проигравшись в карты, в очередной раз примчался за деньгами. Сумма была столь велика, а идея запросто решить трудную проблему так соблазнительна, что милорд решился на шантаж. Он предъявил повесе признание его матери, написанное ею собственноручно, потребовал заключить брак с Ортензией и в тот же час покинуть страну навсегда. Только на этом условии милорд был готов оплатить долг и выдать внушительную сумму для обустройства на новом месте.
Огорошенному таким неожиданным поворотом судьбы Терону ничего не оставалось, как согласиться, и Доральд Монтаеззи праздновал победу. Но его счастье продлилось всего два года. Холодной зимой вдруг внезапно заболела и умерла жена, а через полгода так же неожиданно объявился Терон. Он откуда-то выведал все тайны законного, но неродного отца и грозил разоблачением, если ему не отдадут один из замков и половину состояния.
У старого лорда, кроме ложных свидетельств о смерти подкидыша, не было никаких козырей, и он впал в отчаяние. И так подкошенное смертью любимой здоровье сдало окончательно, сердечные приступы следовали один за другим. Врач поселился в соседней комнате, сиделки и Ортензия не отходили от его кровати.
Пока однажды лекарь не сообщил девушке, что ее отцу осталось жить не более двух дней.
По ее заплаканным и тщательно припудренным глазам милорд все понял и, выгнав из комнаты чужих, потребовал, чтобы она сочеталась с ним фиктивным браком. Который позволит ей избежать притязаний Терона. А в случае, если наглец осмелится обратиться в суд, надлежало предъявить признание его матери.
Она пыталась отказаться, но у отца начался очередной приступ. После которого он еле выжил. И его измученный вид и умоляющий взгляд сломили волю любящей дочери. К постели призвали жреца, и тот совершил брачный обряд.
Сразу после обряда милорд попросил принести перо и недописанный свиток, над которым трудился все последние дни в те моменты, когда чувствовал себя лучше.
Дописал несколько строк, поставил при враче и сиделке печать и отдал свиток Ортензии, с тем, чтобы она отнесла его в тайник.
Девушка поспешила выполнить его волю, а когда вернулась, по виноватому взгляду лекаря поняла, какая страшная гостья посетила комнату в ее отсутствие.
Председатель давно дочитал письмо милорда, но король мрачно молчал, вцепившись в свою указку. Ну да, легко издавать правильные и глубоко нравственные указы… вот только всю многогранность человеческих отношений очень нелегко в них уложить. Практически невозможно.
Наконец король вздохнул, постаравшись сделать это как можно незаметнее, и дал знак председателю продолжить допрос.
— Зачем вы, миледи, — уже более мирным тоном спросил милорд Тайнери, — решили захватить милорда Зигеля дель Ксаро?
— Я хотела уговорить его обручиться со мной… фиктивно. Или, еще лучше, жениться, — тихо, но твердо объясняет Ортензия. — Я надеялась таким образом защититься от притязаний Терона. Разумеется, не бесплатно… и с правом расторгнуть помолвку по моей вине.
— В чем заключались эти уговоры? — задает председатель опасный вопрос.
— Мне поведали, что Зигель очень изнеженный молодой человек. Я хотела, чтобы он немного испугался, иначе бы он не согласился на мое предложение… и потому заперла его в подвале.
Она говорит это, глядя в никуда и пытаясь за холодностью голоса скрыть нотки отвращения к самой себе за этот поступок, но заалевшие кончики ушей выдают ее с головой.
Мои пальцы сомкнулись на коленях, как кузнечные клещи, однако боли я не чувствую. Кларисса все чаще косит на меня глазом, но попытки успокоить меня заклинанием не предпринимает. Здесь, в судной комнате, всякая магия запрещена категорически.
