«Буря, что обрушится с небес и разрушит Камелот, и уничтожит все, чего добился Артур за годы мира…»
Моргейна попыталась призвать Зрение, но гром словно заглушал всякие мысли. Моргейне оставалось лишь лежать, прижавшись к Вране, и повторять про себя: «Это всего лишь буря, просто буря – дождь, ветер и гром, – а вовсе не гнев Богини…»
Сколько ни бушевала гроза, но в конце концов все-таки, стихла, и когда Моргейна проснулась, все вокруг было чистым, словно умытым. На бледном небе не было ни облачка; капли воды мерцали на каждом листике и срывались с каждого стебля травы – как будто весь мир окунули в воду и забыли отряхнуть, а высохнуть он не успел. Если та буря, о которой говорила Врана, и вправду разрушила Камелот, неужто поутру мир был бы так прекрасен? Почему-то Моргейне казалось, что это не так.
Проснувшаяся Врана взглянула на Моргейну; глаза ее были расширены от ужаса.
– Мы сейчас же пойдем к Ниниане, – сказала Моргейна, спокойно и рассудительно, как всегда, – а потом – к зеркалу, пока солнце не взошло. Если на нас и вправду обрушился гнев Богини, нужно узнать, чем мы его заслужили.
Врана жестом выразила согласие. Но когда они уже оделись и готовы были выйти из дома, Врана коснулась руки Моргейны.
– Иди к Ниниане, – прошептала она, с трудом заставляя повиноваться отвыкшие от работы голосовые связки. – Я приведу… Нимуэ. Она – часть этого…
Потрясенная до глубины души Моргейна едва не принялась возражать Вране. Но затем, взглянув на светлеющее небо, подчинилась. Быть может, Врана узрела в недобром вещем сне, для чего Нимуэ попала сюда, и потому и избрала девушку для затворнической жизни. Моргейна вспомнила тот день, когда Вивиана объявила ей самой о ее предназначении, и невольно подумала: «Бедная девочка!» Но на все воля Богини, и все они – в Ее власти. Тихо спустившись в мокрый сад, Моргейна увидела, что окружающий мир не так уж безмятежен и прекрасен, как показалось ей после пробуждения. Ветер безжалостно оборвал яблоневый цвет, и теперь сад был усыпан белыми лепестками, словно снегом. Да, этой осенью яблок не жди…
"Мы можем вспахать и засеять поле. Но лишь Ее милость дарует нам урожай.
Так чего ж тогда я беспокоюсь? Все будет так, как пожелает Богиня…"
Моргейне пришлось разбудить Ниниану, и та, похоже, здорово разозлилась. "Нет, она – не истинная жрица, – подумала Моргейна. – Мерлин сказал правду – Ниниану избрали лишь потому, что в ее жилах течет кровь Талиесина. Наверное, пора перестать притворяться, будто Ниниану можно счесть Владычицей Авалона. Пора мне занять свое законное место". Моргейна вовсе не желала оскорблять Ниниану, равно как и не хотела, чтоб остальные подумали, что она отстранила Ниниану ради власти. Ей вполне хватало той власти, которой она располагала… Но крик Враны непременно разбудил бы всякую истинную жрицу, избранную Богиней. И все же эта женщина, стоявшая перед Моргейной, каким-то образом прошла испытания, без которых никому не получить жреческого сана; Богиня не отвергла ее. Так что же Она судила Ниниане?
– Говорю тебе, Ниниана, я видела это, и Врана – тоже… Нам непременно нужно до восхода солнца взглянуть в зеркало!
– Не очень-то я в это верю, – невозмутимо отозвалась Ниниана. – Чему быть, того все равно не миновать… Но раз тебе так хочется, Моргейна, я пойду с тобой.
Они молча прошли через сад – две черные тени среди мокрого, бесцветного мира – и спустились к водяному зеркалу у Священного источника. Еще на ходу Моргейна краем глаза заметила силуэт высокой женщины, укутанной в покрывало, – Врана, – и рядом с ней – Нимуэ, бледный утренний цветок. Красота девушки потрясла Моргейну. Даже Гвенвифар в самом расцвете юности не была столь прекрасна! На миг душу Моргейны охватила зависть и боль. «Я стольким пожертвовала ради Богини, а она ничем не вознаградила меня…»
– Нимуэ – девушка, – сказала Ниниана. – Ей и смотреть в зеркало.
В блеклых водах озерца отражалось белесое небо, на котором уже появились бледно-розовые полосы, вестники рассвета, и на этом фоне особенно отчетливо вырисовывались четыре темных силуэта. Нимуэ подошла к берегу, на ходу поправляя длинные белокурые волосы, и перед мысленным взором Моргейны возникла серебряная чаша и застывшее, завораживающее лицо Вивианы…
– Что я должна увидеть, матушка? – негромко спросила Нимуэ. Казалось, будто девушка говорит во сне.
Моргейна ждала, что ответит Врана, но та промолчала. В конце концов, Моргейна ответила сама:
– Действительно ли Авалон пал жертвой предательства и поражен в самое сердце? Что случилось со Священными реликвиями?
Тишина. Лишь негромко щебечут птицы в ветвях деревьев да тихо журчит вода, вытекающая из чаши Священного источника и собирающаяся в тихой заводи озерца. Ниже по склону белели опустошенные сады, а на вершине холма проступали очертания стоячих камней.
Тишина. Наконец Нимуэ, пошевельнувшись, прошептала:
– Я не могу разглядеть его лица…
По поверхности заводи побежала рябь, и Моргейне привиделась чья-то ссутуленная фигура – человек медленно, с трудом куда-то шел… затем она увидела комнату, где она безмолвно стояла за спиной у Вивианы в тот день, когда Талиесин вложил Эскалибур в руки Артура, – и услышала предостерегающий голос барда:
– Нет! Прикосновение к Священным реликвиям – смерть для непосвященного!
В этот миг Моргейна могла бы поклясться, что слышит самого Талиесина, а не Нимуэ… Но он, Мерлин Британии, имел право прикасаться к Священным реликвиям, – и вот он извлек их из тайника, копье, чашу и блюдо, спрятал их под плащом и ушел – на другой берег Озера, туда, где сверкал во тьме Эскалибур… Священные реликвии воссоединились.
– Мерлин! – вырвалось у Нимуэ. – Но зачем?! Моргейна знала, что напоминает сейчас ликом каменную статую.
– Как-то раз он говорил со мной об этом. Он сказал, что Авалон ушел за пределы мира, а Священные реликвии должны оставаться в мире, чтоб служить людям и богам, какими бы именами ни нарекали их люди…
– Он осквернит их, – взволнованно воскликнула Ниниана, – и поставит на службу богу, что хочет вытеснить всех прочих богов!…
В наступившей тишине раздалось пение монахов. А затем солнечные лучи коснулись зеркала, и поверхность воды вспыхнула огнем – ослепительным, обжигающим, пронзающим глаза и разум, и в свете встающего солнца Моргейне показалось, будто весь мир освещен пламенем пылающего креста… Моргейна зажмурилась, пряча лицо в ладонях.
– Не надо, Моргейна, – прошептала Врана. – Богиня сама позаботится о том, что ей принадлежит…
И снова до Моргейны донеслось пение монахов: «Кирие элейсон, Христе элейсон…» Господи, помилуй, Христос, помилуй… Священные реликвии были похищены. Несомненно, Богиня допустила это, дабы показать, что Авалон более не нуждается в них, что им надлежит уйти в мир и служить людям…
