– Тогда иди, возлюбленный. Ищи – и Бог вознаградит тебя, даровав эту истину, которой ты так жаждешь.
А Ланселет ответил:
– Да пребудет с тобою Господь, моя королева. Если будет на то Его милость, я вернусь к тебе.
Он повернулся к Артуру, но Гвенвифар не слышала, о чем они говорили – она видела лишь, как король и Ланселет обнялись, словно в юности, в те блаженные дни, когда все они были молоды и невинны.
Артур обнял Гвенвифар за плечи и тихо проговорил, глядя вслед уходящему Ланселету:
– Иногда мне кажется, что Ланс – лучший из нас. Гвенвифар повернулась к Артуру; сердце ее было преисполнено любви к этому благороднейшему из людей, ее супругу.
– Мне тоже так кажется, ненаглядный мой. К ее удивлению, Артур сказал:
– Я люблю вас обоих, Гвен. Запомни – ты для меня дороже всего на свете. Я почти рад, что ты так и не родила мне сына, – едва слышно добавил он, – ведь иначе ты могла бы подумать, что я люблю тебя лишь за это. А теперь я могу с открытым сердцем сказать, что лишь одно в этом мире я ставлю превыше любви к тебе – свой долг перед этой страной, которую Бог отдал под мою защиту и опеку. Но ведь ты не станешь упрекать меня за это…
– Нет, – тихо проговорила Гвенвифар. А потом добавила – на этот раз с полнейшей искренностью: – И я тоже люблю тебя, Артур. Никогда в этом не сомневайся.
– Я ни мгновения в этом не сомневался, единственная моя. Он поднес руки Гвенвифар к губам и поочередно поцеловал их, и королева вновь исполнилась радости. «Есть ли на свете другая женщина, столь же обласканная судьбой? Ведь меня любят двое благороднейших мужчин».
Двор вновь гудел, вернувшись к повседневным хлопотам. Кажется, каждый сегодня увидел нечто свое: кто-то – ангела, кто-то – деву, несшую Грааль, кому-то, как и Гвенвифар, привиделась сама Матерь Божья. А многие не видели ничего, кроме нестерпимо яркого света, и преисполнились покоя и радости, и вкушали любимейшие яства.
Теперь же по замку пополз слух, будто сегодня им милостью Христовой дано было узреть Святой Грааль, ту самую чашу, из которой пил Христос во время Тайной вечери, когда он преломил хлеб, и разделил меж своими учениками вино, словно плоть и кровь во время древнего жертвоприношения. Уж не епископ ли породил этот слух, воспользовавшись тем, что все были преисполнены смятения, и никто не понимал, что же на самом деле он видел?
Перекрестившись, Гвенвифар вдруг вспомнила историю, рассказанную некогда Моргейной: на Авалоне утверждали, будто Иисус из Назарета в юности приходил сюда, чтоб учиться у мудрых друидов Гластонбери. А после смерти Иисуса его приемный отец, Иосиф Аримафейский, вернулся сюда и воткнул свой посох в землю – и тот пустил корни и зацвел. Так появился Священный терн. Уж не принес ли Иосиф с собою Святую чашу? Ведь то, что произошло сегодня, было исполнено святости – сомнений быть не может. Ибо если оно исходило не от Бога, значит, это были непревзойденные по силе злые чары. Но разве зло может нести в себе такую красоту и радость?
И все же, что бы там ни говорил епископ, этот дар оказался пагубным, – подумала взволнованная Гвенвифар. Один за другим соратники вставали из-за стола и уходили, спеша отправиться в путь, – и вот огромный зал опустел. Все уехали, все, кроме Мордреда, поклявшегося остаться, и Кэя, что был слишком стар для подобного странствия, да еще и хром вдобавок. Артур вернулся на свое место – Гвенвифар знала, что он отходил утешить Кэя, – и сказал:
– Ах, как бы мне хотелось отправиться вместе с ними! Но я не могу. Я не хотел бы разбить их мечту.
Гвенвифар сама налила Артуру вина. Ей вдруг захотелось оказаться не здесь, посреди опустевшего зала, а в их супружеских покоях.
– Артур, ты ведь знал, что что-то произойдет… Ты говорил мне, что на Пасху случится нечто удивительное…
– Да, – подтвердил Артур, устало откинувшись на спинку кресла. – Но клянусь тебе, я не знал, что именно задумали епископ Патриций с Мерлином. Я знал, что Кевин привез с Авалона Священные реликвии.
Он положил руку на рукоять меча.
– Я получил этот меч при коронации, и вот теперь он служит королевству и Христу. И мне показалось, что Мерлин прав, что священнейшие из таинств древности тоже следует поставить на службу Богу – ведь все боги суть один Бог, как всегда говорил Талиесин. В давние времена друиды называли своего бога другими именами, но эти вещи принадлежали Господу, и их следовало вернуть ему. Но я так и не ведаю, что же произошло сегодня в этих стенах.
– Ты не ведаешь? Ты? Ведь нам было явлено истинное чудо – сам Господь показал, что Святой Грааль надлежит вновь вернуть ему. Неужто ты в этом сомневаешься?
– Временами мне кажется, что это и вправду так, – медленно произнес Артур. – Но потом… А что, если это Мерлин заколдовал нас и заставил видеть то, чего не было? Ведь теперь мои соратники покинули меня и разъехались кто куда. И кто знает, вернутся ли они?
Он поднял голову и взглянул на королеву, и Гвенвифар вдруг заметила, что брови его сделались совсем белыми, а светлые волосы серебрятся сединой.
– Знаешь, – сказал Артур, – а ведь здесь была Моргейна.
– Моргейна? – Гвенвифар удивленно качнула головой. – Нет, я этого не знала. Что ж она даже не подошла к нам?
Артур улыбнулся.
– И ты еще спрашиваешь? Она ведь покинула двор потому, что навлекла на себя глубочайшее мое неудовольствие.
Губы его сжались, а рука вновь скользнула к рукояти Эскалибура, словно Артур проверял, на месте ли тот. Теперь Эскалибур покоился в кожаных ножнах, грубых и некрасивых. Гвенвифар за прошедшие годы так и не осмелилась спросить, что же сталось с вышитыми ножнами, подарком Моргейны, но теперь ей пришло в голову, что, наверное, они и стали причиной ссоры брата и сестры.
– Ты ведь не знаешь… она восстала против меня. Она хотела свергнуть меня и возвести на трон своего любовника, Акколона…
Гвенвифар казалось, что после пережитой сегодня радости она никогда уже не сможет гневаться ни на одно живое существо. Вот и сейчас ей было просто жаль Моргейну – Моргейну и Артура. Ведь Гвенвифар знала, как крепко Артур любил свою сестру и как доверял ей, – а она его предала…
– Почему же ты не сказал мне об этом? Я никогда ей не доверяла.
– Вот потому и не сказал, – отозвался Артур, сжав руку жены. – Я знал, что ты скажешь, что никогда не доверяла ей и много раз меня предостерегала – и думал, что не смогу этого вынести. Но сегодня Моргейна явилась под видом старой крестьянки. Она оказалась старая, Гвенвифар, – старая, жалкая и безвредная. Мне кажется, она пришла, чтоб еще хоть раз взглянуть на этот замок, в котором она некогда занимала столь высокое положение. А может, для того, чтоб увидеть сына… Она выглядела старше, чем наша мать перед смертью…
Он помолчал, разглядывая свою руку, потом произнес:
– Что ж, и я ведь уже старше собственного отца, моя Гвенвифар… Не думаю, что Моргейна явилась сюда со злом. А если она и попыталась что-то сотворить, святое видение наверняка помешало ей.
