Нимуэ, сидевшая у ног Мерлина, почувствовала, что Гвенвифар наблюдает за нею. Но она так и не отвела взгляда от Кевина. "В некотором смысле слова, – подумала девушка, – я его зачаровываю". Ей нужно было безраздельно подчинить Мерлина своей воле, превратить его в жертву, в раба. И снова ей пришлось подавить невольную вспышку жалости. Этот человек не просто раскрыл чужакам тайные знания. Он передал священные предметы христианам на поругание. Но ведь христиане собирались не осквернить эти предметы, а освятить их – подумалось вдруг Нимуэ, но девушка безжалостно задавила эту мысль. Христиане ничего не понимают в сути таинств. И как бы там ни было, но Мерлин нарушил свой обет.
«И сама Богиня явилась, чтоб не допустить этого святотатства…» Нимуэ достаточно знала о таинствах, чтоб понять, чему она стала свидетельницей. Даже теперь, стоило ей лишь вспомнить о чуде, свершившемся в тот праздничный день, девушку охватывал трепет. Нимуэ не совсем понимала, что же именно тогда произошло, но твердо знала, что сподобилась величайшей благодати.
А Мерлин желал осквернить ее! Воистину – он заслужил собачью смерть!
Пение арфы смолкло.
– У меня есть арфа для тебя, леди, – сказал Кевин, – если, конечно, ты согласишься ее принять. Я сделал ее собственными руками еще в юности, когда впервые попал на Авалон. Позднее я делал и другие арфы, и они получались куда лучше, но и эта хороша. Я долго играл на ней. Если ты принимаешь ее – она твоя. Нимуэ попыталась было возразить, сказать, что это чересчур ценный подарок – но втайне она ликовала. Это же истинная драгоценность – вещь, сделанная им собственноручно и к тому же настолько дорогая его сердцу! С помощью этой арфы она свяжет Мерлина столь же надежно, как если бы ей в руки попала прядь его волос или капля крови! Даже на Авалоне немногие столь глубоко постигли законы магии, но Нимуэ знала, что предмет, столь тесно сопряженный с разумом, сердцем и страстями – а она не сомневалась, что музыка была величайшей страстью Кевина, – хранит в себе частичку души своего создателя, точно так же как волосы хранят частичку телесной сущности. «Он сам, своею собственною волей вложил душу в мои руки!» – удовлетворенно подумала Нимуэ. Мерлин послал за арфой; когда ее принесли, Нимуэ бережно приняла инструмент. Арфа была небольшой и грубовато сделанной, но в том месте, где ее прижимали к плечу, дерево было отполировано до блеска, и когда-то пальцы Кевина с любовью касались этих струн… Даже сейчас он помедлил мгновение, прежде чем передать арфу Нимуэ.
Нимуэ коснулась струн, проверяя, как они звучат. И вправду, у арфы был хороший звук. Кевину удалось найти столь удачную форму арфы, что звук, отражаясь от деки, лишь добавлял нежности пению струн. Если он сделал этот инструмент еще в юности и с такими-то изувеченными руками… И снова Нимуэ захлестнула волна жалости и боли… «Лучше бы он оставался со своей музыкой и не лез в государственные дела!»
– Ты так добр ко мне… – с дрожью в голосе произнесла Нимуэ, надеясь, что Мерлин примет эту дрожь за свидетельство страсти, а не торжества… «Теперь он будет моим душою и телом – и этого не придется долго ждать!»
Но пока что переходить к решительным действиям было рано. Приобретенная на Авалоне способность чувствовать в крови движение светил говорила Нимуэ, что луна прибывает; столь могущественную магию можно было вершить лишь в новолуние, в тот миг затишья, когда свет Владычицы не изливается на мир и становятся ведомы ее потаенные цели.
До этих пор нельзя допускать, чтобы страсть Мерлина – или ее сочувствие к нему – возросли чрезмерно.
"Он пожелает меня в полнолуние; узы, что плету я, подобны обоюдоострому клинку, веревке о двух концах… Я тоже пожелаю его – это неизбежно". Чтобы заклинание подействовало, оно должно затрагивать двоих – того, кто его накладывает, и того, на кого оно накладывается. И Нимуэ во вспышке ужаса осознала, что чары, над которыми она трудилась, подействуют и на нее – и свяжут ее. Она не сможет изобразить страсть и желание – ей придется их ощутить. Сердце ее сжалось от страха. Нимуэ поняла, что хоть Мерлин и сделается беспомощной игрушкой в ее руках, – но может случиться и так, что и он получит столь же безграничную власть над нею. «Что же тогда со мною будет… О Богиня, Матерь!, эта цена слишком высока… да минет меня эта участь! Нет, не надо, я боюсь!…»
– Нимуэ, милая моя, – сказала Гвенвифар, – раз уж ты взяла арфу, может, ты сыграешь и споешь мне?
Нимуэ застенчиво взглянула на Мерлина из-под распущенных волос, крылом спустившихся ей на лицо, и несмело произнесла:
– А может, не надо?…
– Сыграй, прошу тебя, – произнес Мерлин. – У тебя прекрасный голос, и я готов поклясться, что твои руки способны сотворить настоящее волшебство при помощи этих струн…
«О да – если будет со мною милость Богини!» Нимуэ коснулась струн, и только сейчас вспомнила, что ей нельзя играть ничего из песен Авалона – Кевин узнает их. Она заиграла застольную песню, которую услышала уже здесь, при дворе, – с несколько неподобающими для юной девушки словами. Нимуэ заметила, что ее выбор шокировал Гвенвифар, и подумала: «Отлично. Чем больше она будет возмущаться моим нескромным поведением, тем меньше она будет задумываться, что мною движет». Потом она запела песню, которую слышала от заезжего арфиста-северянина – печальную, заунывную песню рыбака, который вышел в море и смотрит на огонек, горящий в окне родного дома.
Допев, Нимуэ встала и робко взглянула на Мерлина.
– Спасибо, что позволил мне поиграть на твоей арфе… Можно, я буду иногда брать ее, чтоб пальцы не потеряли гибкость?
– Я дарю ее тебе, – отозвался Кевин. – Теперь, когда я услыхал, какую музыку ты способна из нее извлечь, эта арфа уже не будет принадлежать никому другому. Возьми, прошу тебя, – у меня много арф.
– Ты так добр ко мне, – застенчиво произнесла девушка. – Но прошу тебя, хоть я теперь и могу играть сама, не покидай меня и не лишай радости слышать твое пение.
– Я всегда готов играть для тебя – тебе стоит лишь попросить, – ответил Кевин, и Нимуэ знала, что слова эти идут из самой глубины его сердца. Она подалась вперед, чтоб забрать арфу, и постаралась при этом коснуться Мерлина – словно бы ненароком.
– Слова бессильны выразить всю глубину моей благодарности, – тихо, чтоб не услышала Гвенвифар, произнесла девушка. – Быть может, придет час, и я смогу выразить ее более подобающим образом.
Кевин потрясенно взглянул на девушку, и Нимуэ поймала себя на том, что смотрит на него столь же пристально.
«Воистину, это заклятие – обоюдоострый клинок. Я – тоже его жертва».
Мерлин ушел, а Нимуэ послушно уселась рядом с Гвенвифар и постаралась сосредоточиться на прядении.
– Как чудесно ты играешь, Нимуэ, – сказала Гвенвифар. – Можно даже не спрашивать, у кого ты училась… Я как-то слыхала эту песню о рыбаке от Моргейны.
– Расскажи мне о Моргейне, – Попросила Нимуэ, стараясь не глядеть в глаза королеве. – Она покинула Авалон еще до того, как я приехала туда. Она была замужем за королем… Лотиана, кажется?…
