Прежде чем бой окончательно затих, прошло ещё двадцать минут, и, только когда последние самцы головной ордынской колонны перебираются через брод, я приказываю прекратить стрельбу. Всё затихает, и командиры групп докладывают о потерях, которые у нас всё же имеются. Трое воинов погибли в этой битве и семнадцать получили ранения, слишком сильна была горячка боя, и некоторые, особенно бойцы из последнего пополнения, поддались ей, подставились под ответные выстрелы дикарей и получили своё.
Нами одержана очередная победа. Но расслабляться не стоит. Мы выиграли это сражение только благодаря тому, что находились в засаде, подготовили поле боя и сразу выбили лидеров. Дикари потеряли несколько тысяч убитыми и ранеными и в панике отступили. Однако сколько они будут бежать, неизвестно. Но я знаю, что как только они остановятся, то выделят из своей среды новых вождей, которые, скорее всего, снова начнут продвижение к океану. А ведь помимо этой орды имеются ещё две такие же, и они будут идти к цели до тех пор, пока не потеряют семьдесят – восемьдесят процентов всех своих людей. Только тогда они окончательно отступят, но ненадолго, а лишь до той поры, пока не вольются в другую орду или пока не восстановят свою численность, что при их скорости размножения займёт десять – пятнадцать лет.
Впрочем, всё это будет потом, а пока надо чистить поле боя, собирать более-менее нормальные трофеи и уходить отсюда. Впереди ещё много ожесточённых схваток, и на то, чтобы погонять разбитых и ошалевших от крови и потерь «зверьков», времени нет. Поэтому я снимаю с портупеи рацию и командую:
– Внимание! Это Мечник! Роте Серого начать зачистку дороги! Группам Руса, Ярика и Нестера держать переправу! Группе Колыча перейти на левый берег! Миномётчики, начинайте собираться! Диего Миронеса ко мне! Через час отходим! Работаем!
Рядом со мной появляется Лихой, и, заглянув в глаза пса, я прошу его переправиться вслед за дикарями и до наступления ночи проследить за ними. Пёс исчезает в зарослях, а я встаю и с автоматом на изготовку по залитым кровью, развороченным и перепаханным взрывами откосам, стараясь не поскользнуться, спускаюсь вниз.
Здесь ко мне пристраиваются воины охраны и Диего Миронес. Вместе мы ходим между трупов и ищем главарей орды. Вскоре они находятся. Вожаки лежат под телами своих боевиков, которые прикрывали их от выстрелов сверху. Разведчики начинают потрошить валяющиеся повсюду рюкзаки, и мне хорошо слышны их подначки и шуточки.
– Эй, братва! – выкрикивает один. – Осторожней, на телах «зверьков» вши и блохи! Не подцепите чего, а то жёны и подруги не поверят, что мы воевали! Ведь наверняка скажут, что с дикарками сексом занимались!
– Сам осторожней, на тебя уже запрыгнули! Гляди, по горке три твари ползут!
– Ага, зар-раза! Да ещё и жирные какие!
– Это нормально, для дикарей откормленные вши как НЗ. Поворошил шкуру, наловил три десятка, схавал – и порядок, на полдня калорий хватает.
– Брешешь…
– Истинная правда.
И всё это происходит в то время, когда вокруг тысячи мертвецов с разорванными и посечёнными телами. При этом запах на дороге стоит такой, что у многих желудки выворачивает, дикий коктейль из сырой шерсти, дерьма, крови и палёной кожи. Бр-р-р-р! Мерзость! И если бы сейчас рядовой специалист из гражданского персонала форта посмотрел на нас со стороны и увидел улыбающихся разведчиков, скорее всего, он подумал бы, что мы кровавые маньяки, для которых убийство в радость. Но это не так. Просто именно через смех и шутки воины сбрасывают нервное напряжение боя, а без этого начинаешь всматриваться в лица погибших и о всякой ненужной чепухе думать.
– Вот это да! – восклицает один из разведчиков.
Я подхожу ближе и вижу, что в рюкзаке одного из грузчиков, который сопровождал шамана, обнаружились тубусы, в которых лежат картины, по виду очень древние холсты. В живописи я ничего не понимаю, но на тубусах надписи с именами великих испанских мастеров: Веласкес, Эль Греко и Франсиско Гойя, и мне совершенно ясно, что если картины, найденные в поклаже шамана дикарей, подлинные, то это действительно великая ценность. И хотя сейчас эти шедевры почти ничего не стоят, в будущем, если цивилизация возродится, они снова станут стоить огромных денег и смогут радовать людей.
Все бойцы, кто был рядом, собираются вместе, и мы смотрим на развёрнутое полотно, изображающее воина в сияющих доспехах и при шпаге, который попирает голову убитого противника. Да уж, прошли века, а мало что изменилось. Мы вон тоже трупаки ногами попираем, но с нас картин пока рисовать некому, хотя кто знает, глядишь, ещё напишут.
– Берегись! Сзади!
Благоговейную тишину любования шедевром разрывает крик одного из сержантов, и первая моя реакция – рывок в сторону, разворот и встреча противника огнём из «абакана». Остальные воины хотят поступить точно так же. Но мы не успеваем этого сделать, так как из лощины, где отряд сидел в засаде, раздался одиночный выстрел снайпера, и опасность устраняется без нашего вмешательства.
Оказалось, что из-под мертвецов выполз один из уцелевших самцов, крупный косматый мужик, и в его руках была армейская автоматическая винтовка CETME с полным рожком патронов. То-то бы он нас проредил… Если бы его не свалили, трёх-четырёх точно потеряли бы. Незачёт! И, понимая, что не только разведчики с телохранителями виноваты, я тоже бдительность утратил, командую:
– Осторожней! Всем быть начеку! Смотреть под ноги! Продолжаем!
Воины двигаются дальше между телами, вспарывают мешки и баулы, перебирают добычу, которая пакуется в наши рюкзаки, и это продолжается до тех пор, пока не находится ещё один выживший. Прямо под телом главного вождя орды, того самого здоровяка в синем камуфляже, была обнаружена молодая черноволосая девушка, выглядевшая очень неказисто: рваное серое платье из шерсти, на груди какие-то бусы из стекляшек и раковин, на лице ссадины, порезы и синяки, волосы давно не мыты и покрылись колтунами. Девушка вся запачкана кровью, а взгляд мутный, и в общем она имела вид самой обычной дикарской самки.
«Наверное, любимая жена вождя, – решаю я, – бесполезное животное, которое уже никогда не станет нормальным человеком».
Однако девушка начинает быстро-быстро что-то говорить по-испански, а затем к ней подскакивают парни из Мелиды, и выясняется, что они её знают, а один из них так вообще двоюродным братом оказался. И вроде бы ситуация ясна. Марию Самору, так звали девушку, надо забрать с собой. Но по лицам людей из бывшего Мелидского анклава, которые смотрят на неё с ярко выраженным недоумением, я понимаю, что не всё так просто.
Свистом подозвав к себе Диего Миронеса, я киваю на группу испанцев, которые ожесточённо жестикулируют и переходят на ругань, и спрашиваю:
– Диего, о чём они говорят? Откуда такая экспрессия? Вроде бы они радоваться все должны?
– Девчонка с ума сошла, – отвечает хмурый Миронес. – После падения Мелиды её захватили в плен. Она понравилась вождю, и тот сделал её своей единственной женой, а всех самок раздал друзьям. В общем, у них вроде как любовь случилась, и Мария превратилась из нормальной девушки в дикарку, которая уже неоднократно человеческой плотью питалась. Теперь она проклинает всех нас. Тварь! Как так человек переменился, не понимаю.
