Первоначально маршалу хотелось продвинуть слегка разъевшуюся копию Т-34, но не сложилось. Наложилось очень много факторов. Тут и личностный фактор инженеров и конструкторов, ведь тот же приснопамятный Кошкин в начале 1937 года был еще совершенно неоперившимся конструктором и ему требовалось много учиться и развиваться. Тут и НИИ Танкостроения, созданный в феврале 1937 года наряду с целым созвездием таких организаций, в которые постарались собрать лучших инженеров и технологов со всего Союза, занимающихся танками и самоходными установками. И многое другое. Факторов оказалось так много, что результат вышел совершенно непредсказуемый… настолько, что когда Тухачевский впервые увидел эскизы нового танка, то просто не поверил своим глазам. И не знал, как на все это реагировать. "Какой странный Т-34…" – подумал тогда Тухачевский, вглядываясь в странные, но в тоже время очень знакомые очертания нового танка, – "по всей видимости мое вмешательство в историю стало приводить к неожиданным поворотам…" – Шесть тысяч восемь миллиметров длины на три тысячи двести семьдесят миллиметров ширины, – описывал в тот раз проект один из конструкторов – Дик. – При общей высоте всего две тысячи сто сорок миллиметров мы получили совершенно непривычный как для нашей, так и для мировой школы тип танка – низкого и широкого.
– Танка с низким силуэтом.
– Да, – кивнул Дик, – так его можно назвать. Мощная монолитная лобовая пластина толщиной семьдесят пять миллиметров наклонена под углом шестьдесят градусов, – продолжал вещать Дик, а Тухачевский смотрел на новый танк, изображенный на эскизах и никак не мог поверить своим глазам. Формируя заказ на создание Т-34 он волей-неволей сформулировал техническое задание таким образом, что на свет родилось что-то невероятно похоже на знаменитый Т-44. Разве что чуть тяжелее оригинала вышел. Но то ли еще будет, ведь на дворе был разгар 1937 года, в котором научная мысль военных инженеров и конструкторов была безумно далека от выводов и ориентиров конца Второй Мировой войны. Благодаря правильно сформулированным ориентирам кардинальным образом ускорился научный поиск. – В конструкции танка мы решили применить передовую торсионную подвеску, – продолжил Александр Морозов, сменив Дика на посту рассказчика.
– А двигатель?
– Мы предполагаем использование еще разрабатываемого оппозитного двенадцатицилиндрового бензинового двигателя с поперечным расположением. Не очень удобно в обслуживании, зато хорошо экономит место внутри боевой машины. С V-образной классикой танк получается выше на семнадцать сантиметров. Не много, но мы постарались выжать максимум. Тем более, оппозитный двигатель по записке, полученной нами из НИИ двигателестроения, получается достаточно надежным и живучим.
– Хорошо, – кивнул Тухачевский.
– За счет компактного размещения двигателя и коробки передач мы смогли спроектировать достаточно просторную башню с погоном диаметром в тысячу восемьсот миллиметров…
Тухачевский только тогда, во время первого разговора с конкретикой, понял, что его стремление сделать основной боевой танк опиралось не только и не столько на воспоминания о танках, существовавших до войны в СССР, сколько на весь его жизненный опыт в комплексе, в том числе и в ипостаси Агаркова. Он не смог отделить одно от другого. Вот и получились, так сказать, вспоминания с неожиданным эффектом. Признаться, он ожидал всего чего угодно, кроме вот такого выверта судьбы, ведь, как это ни тяжело было признавать – конструкторы и инженеры выполняли его задание. Его, и только его. И оно, по всей видимости, очень сильно расходилось с историческими ориентирами, доминирующими в те дни в руководстве РККА. Ведь на протяжении всех тридцатых годов, да и в первый год войны, в генералитете доминировала мысль о том так называемом "мобилизационном танке", который можно будет в годы войны производить массово на непрофильных предприятиях. Например, на автомобильных. А тут он, весь из себя красивый, с кардинально новым подходом, настолько новым, что его танк просто резонировал с эпохой и не смог бы получить путевку в жизнь, если бы не три важных нюанса.
Первым стал доклад самого Тухачевского о состоянии дел и проблемах в РККА, изданного им в соавторстве с практически всей верхушкой РККА и под редакцией лично товарища Сталина. Вторым – итог работы комиссии при наркомате Обороны, спровоцированный докладом. И третьим – отчет Тухачевского об Испанской кампании.
В совокупности они ставили большой и жирный крест на таком понятии как "мобилизационный танк" и меняли очень многие ориентиры и взгляды. Настолько, что место легкого танка в боевых порядках занимали САУ, а он сам уходил в нишу разведывательных или посыльных машин, составляя серьезную конкуренцию легким колесным бронемашинам.
Надо сказать, что необычный танк поражал всех военных, которые с ним сталкивались, вызывая у них ощущения чего-то совершенно непривычного и инородного. По словам того же Ворошилова танк выглядел так, будто его к нам прислали из другой эпохи. Не столько в плане технических решений, сколько в плане философии. И подобные реакции были не только у военных. Вот и сейчас, когда Тухачевский с Ворошиловым достали эскизы, подкрепив их металлическим макетом один к десяти, который внесли по их просьбе из приемной, Сталин, Молотов, Каганович, Мехлис и прочие гражданские специалисты сильно оживились, разглядывая необычное порождение бронетанкового гения, рожденного от бурного и воспаленного контакта двух эпох, столкнувшихся в одной личности.
– Товарищ Тухачевский, – задумчиво теребя подбородок, задал вопрос Молотов, – в этом новом танке предусмотрен новый оппозитный бензиновый двигатель. Я правильно вас понял?
– Все правильно, под тот же бензин, что используется в Т-26 и в линейке танков БТ-7.
– Но как же тогда понимать вашу инициативу в области дизелестроения? Зачем вы пробили через СНК создание специальной рабочей группы по дизелям и так плотно ее опекаете, выделяя на ее работу все необходимые ресурсы? Мы думали, что при такой тяге к дизелям вы откажетесь от проекта тяжелого бензинового двигателя.
– Все предельно просто, товарищ Молотов, – начал развернутый ответ Тухачевский.
– Проблема дизелестроения на текущий момент упирается в ряд крайне сложно решаемых задач. Например, материаловедение. Без новых сталей и конструктивных решений хорошего дизеля не получится. Я бы не стал на них делать ставку в ближайшие три – четыре года, минимум. Дизельные двигатели – это крайне важный, но долгосрочный проект. Безусловно, можно уже сейчас сделать дизельный двигатель.
И даже массово. Это не проблема. Проблемой станет то, каким выйдет новый двигатель. А он окажется в три, а то и в четыре раза более дорогостоящим силовым агрегатом, нежели бензиновый, да еще с крайне низкой живучестью. То есть, сделав ставку на дизель сейчас, мы получим перегиб ради идеи, в то время как через пять-десять лет, нам, безусловно, нужно будет перевести все наши танки на дизеля, так как они намного лучше подходят для этих целей. Но нормальные дизеля. Хорошие.
Качественные. А не те сырые поделки, которые мы можем создавать сейчас. Именно по этой причине для нового танка в НИИ двигателестроения сейчас заканчивают разрабатывать оппозитный двенадцатицилиндровый бензиновый двигатель. С ним мы можем уже в начале 1939 года наладить массовое производство новых танков.
