На этот раз нападение должно было начаться днем, чтобы осажденные увидели, наконец, размеры нашего войска, которое было намного меньше, чем их, ибо состояло только из одного самого маленького отряда. Другие три стояли на своих позициях. Мы подходили к стенам плотно сомкнутыми рядами, и из-за этого много воинов было убито камнями и стрелами еще по дороге. Мы попытались штурмовать грязный склон, но тут открылись ворота, и на нас высыпало все войско мерсийцев. Это был отлично вооруженный и подготовленный отряд.
Мы начали поспешное отступление, и тогда к воротам ринулись главные силы во главе с Айваром и Хальфданом. Датские же ярлы, которые должны были прикрывать наш отряд, не появились вообще, и я понял, что это был наш последний вклад в дело побед Айвара и Хальфдана. Скоро мерсийцы услышали призывный набат городских колоколов и бросились назад защищать город. Таков был план Айвара — но он, к его несчастью, не сработал. В такой горячке и неразберихе могло случиться всякое, это я понял уже давно.
Мы снова насели на мерсийцев, бросившихся защищать город, чтобы самим оказаться под укрытием ограды. Скоро наши войска уже протаранили ворота обтесанными стволами, и теперь борьба шла внутри города. Мы навалились на них сзади, в то время как толпы мерсийцев отчаянно бежали к городу. Однако наши основные силы уже прочно его заняли и находились за частоколом, откуда контратаковали не поддавшиеся панике отряды мерсийцев.
При штурме укрепления среди обманутых нами защитников полегло огромное количество воинов, но все их жертвы были бесплодны, ибо при нашей численности и наших позициях мы могли спокойно удерживать город в руках и полностью нейтрализовать вражеское войско. Масса людей невольно разделилась на две большие части — перед воротами и за ними. Одну часть составлял наш отряд, наседавший на мерсийцев сзади, другую — силы Хальфдана, блокировавшего ворота. Айвар в это время начал грабить город. Датские силы напали на Ноттингем с другой стороны, сея панику и оттягивая на себя оставшиеся уже не столь многочисленные силы защитников. План сработал блестяще, и наша окончательная победа была уже недалека.
Мы снова оказались победителями, и это радовало нас вдвойне, ибо мерсийское войско было многочисленно, хорошо обучено и прекрасно вооружено. Теперь мы могли получить немало отличного оружия, забрав его у убитых. Итак, еще один город не смог стать препятствием в нашем продвижении по зеленому острову. Пленников брали десятками, хотя многим все-таки удалось убежать в окрестные леса. Это крайне разозлило людей Айвара, сжигаемых жадностью.
— Ноттингем пал! Ноттингем пал! — вдруг раздался крик какого-то старого бретонца, прежде чем ему успели отрубить голову.
— Подождите, нам нужны карлы (рабы, выполнявшие различные строительные работы), чтобы восстановить частокол и ворота! — Сообразил один из берсеркеров, возглавляемых Торлакром.
И он был прав, труд рабочих нам еще очень мог пригодиться… Причем не только строителей, но и кузнецов, плотников и просто рабов.
Но Айвар находился вне себя от ярости или, как я бы сказал, от жестокости. Его берсеркеры были все еще опьянены грибами. Эти «медвежьи рубашки», как их называли за то, что они всегда носили одежды из шкур этих животных, истребляли жителей словно траву. Грудных детей отрывали от материнской груди и швыряли о камни, которые и становились их могилами, в то время как матерей просто резали, чтобы потом бросить на еще трепещущие тела детей.
Я пришел в настоящий ужас и, не выдержав, закричал:
— Трусливые псы! Айвар, ты тоже трус, прихвостень Локи!
Я кричал так, что сорвал голос, и он отказывался мне повиноваться, и тогда я просто бросился на первого же берсеркера, который, впрочем, вряд ли ощущал мои удары. Двое других оттащили меня и просто швырнули на землю, как мешок зерна, ибо спешили дальше делать свое страшное дело. Я лежал на земле, и стыд заливал мне лицо. Я был ничем перед силой этих людей. О если бы я был сильнее их, я бы показал этим грязным собакам…
— Вставай, Энгус, вставай, мой мальчик!
Ко мне бросился Хагарт, и я понял, что отец стал свидетелем моего поражения. Хорошо еще, что самого его я поблизости не увидел.
— Давай-ка, парень, поднимайся. Люди Айвара не отдают себе отчета ни в чем, как, впрочем, я думаю, и он сам, — пояснил Хагарт, видимо, заметив испуг на моем лице. — Пошли, Энгус, скоро все будет кончено, не успеет еще и солнце сесть, — добавил он, оглядываясь по сторонам.
Он был прав. Еще до заката люди устали от собственного гнева и резня прекратилась сама собой. Меньше, чем за день, город, который воздвигался веками, был превращен в ничто. Я, воспитанный воином, а не мясником, не мог понять необходимости такого уничтожения. Какая-то непонятная тяжесть лежала у меня на сердце и душила мое торжество, когда я шел по разграбленным улицам Ноттингема, залитым кровью и покрытым пеплом.
Больше я не мог гордиться тем, что состою в рядах такого войска. Повсюду, где бы я ни ступил, я слышал только одно: отчаянные рыдания матерей, не знавших, где их дети.
Вся земля была устлана трупами, как ковром, и походила на какую-то дьявольскую декорацию. Ступая по уничтоженному городу, пораженный и сбитый с толку, я вдруг вспомнил мать, вспомнил ее нежность и тихую ласку. Я вспомнил о тех мирных днях, которые прожил в своей деревне, и о тех вещах, которым она пыталась научить меня. Надо сказать, что до этого самое большое влияние на меня всегда оказывал отец, а к словам матери я относился с легким презрением, считая их бабьими бреднями. Эта религия скорби, считал я, предназначена не для настоящих мужчин, а уж тем более не для воинов. И вот теперь, когда все чудовищные последствия войны встали у меня, всегда грезившего о военной славе и подвигах, перед глазами, — я вдруг понял, что мать всем своим состраданием пыталась всего лишь показать мне другую сторону жизни. Она терпеливо старалась внушить мне хотя бы какую-то нежность и внести хотя бы какое-то чувство справедливости в мой жестокий мир воина. И вот чувства, испытанные мной на улицах опустошенного Ноттингема, открыли мне, что старания ее не пропали бесследно. Борьба формирует сознание человека, и никогда уже больше после той великой, но ужасной битвы я не смог стать прежним.
После взятия города карлы под наблюдением норманнов быстро восстановили укрепления и сделали оборону еще прочнее. Айвар знал, что Бурхерд все еще имеет в своем распоряжении остатки армии и никогда не отдаст королевства без дальнейшего сопротивления. Но силы короля были малы и, конечно, не способны взять Ноттингем обратно, особенно теперь, когда его новые хозяева утроили запасы провизии и заново укрепили оборону. Надежды Бурхерда лежали не здесь, а на юге, в Уэссексе, королевстве, ставшем последним оплотом саксов в борьбе против норманнов.
Уэссекс и Мерсия еще в недавнем прошлом являлись смертельными врагами, но мерсийская армия во время попытки завоевания Уэссекса оказалась разбита, и Уэссекс после этого триумфа стал самым могущественным королевством на всей земле англов и саксов. Оно было еще и очень удобно расположено в стратегическом отношении: с севера отлично укреплено природными препятствиями в виде цепи гор и утесов, и его не перерезала никакая судоходная река, как в Мерсии, что и позволяло огромному количеству викингов направлять свои суда в самое сердце страны. Подобно своей соседке, Уэссекс был разделен на шайры, возглавляемые элдорманами, которые также действовали как военная сила. Это давало стране крепкую армию с отличной организацией и прекрасным вооружением.
