Там, в Мердине, мы простояли лагерем до конца зимы, представляя, как с первым весенним днем драккары, ведомые жадностью и злобой, высадятся в заливе Мердина, и тогда… В короткие зимние дни я и начал учиться у Оуена, и эти занятия были самые красивые, самые потрясающие в моей жизни. Оуен поднимал меня рано, еще перед рассветом, и каждый раз говорил одно и то же: «Пока твой враг нежится в теплой постели, ты тренируешь свой топор, а когда ты окажешься с ним лицом к лицу, вспомни те утра, когда он мирно спал в объятиях женщин, а ты стоял в ночи, на морозе с топором в руке… Посмотри ему в глаза и вспомни, как безнадежно отстал он от тебя в искусстве ведения боя!».
Так шли дни за днями…
Упражнения, которыми мы занимались, были для мне совершенно неизвестны. Медленные движения без использования оружия, обманные финты с помощью полы одежды или рукавов. Оуен говорил: «Если ты знаешь, как защититься полой платья или капюшоном, то уж как тебе не защититься оружием? Больше того, просто швырнув капюшон в лицо противника, ты лишаешь его зрения, и в это время кто мешает тебе поработать топором? Конечно, топор — главное твое оружие, но ведь надо уметь бороться и кинжалом, и дагой, и щитом, и мечом. Даже шлем должен становиться оружием в твоих руках, когда больше нечем сражаться…».
Однажды он напал на меня с двумя мечами, а у меня для обороны оставался один лишь щит. Это было полное поражение, меня «убили» в считанные секунды. Но Оуен не прекращал занятий, и с каждым разом мне удавалось обороняться секундой дольше. Потом — еще одной, потом — двумя и тремя… И так продолжалось до тех пор, пока я не смог держать оборону против титанических ударов Оуена уже весьма приличное время. В поединке с простым воином это была почти победа. За то время, пока я удерживал этого гиганта, любой другой противник давно уже был бы убит.
Интересно заметить, что мой партнер и учитель был воистину титаном, у которого не имелось соперников, а мне предстояло сражаться с обыкновенными воинами. И однажды я даже признался ему в этом:
— Знаешь, Оуен, я предпочел бы лучше сразиться сразу с десятью обычными противниками, чем с одним тобой.
На что получил ответ:
— Никогда в учении не полагайся на восторг перед учителем, а в сражении используй всю силу, ибо никогда не знаешь, кто стоит против тебя и какими обладает он умениями и опытом. И потому помни: всегда сражайся с любым противником как со мной и выводы делай только после полной победы.
Время шло, спали мы мало, и все ждали прибытия норманнских судов, поскольку зима незаметно подошла к концу и по прибрежным равнинам разлилась весна. Я стал вставать для занятий еще раньше, чем прежде, но как рано ни вставал, Оуен уже был наготове с оружием в руке, с куском овечьего сыра в зубах и с хитро прищуренным, косящим на меня глазом. На рассвете жители Кайр Мердина приносили нам в изобилии пищу: они считали это лишь жалкой благодарностью за ту поддержку, которую мы оказывали им в трудный для Дайфеда час. У нас было много хлеба, копченой рыбы, мяса, козьего молока и даже фруктов — словом, каждый день мы устраивали маленькое пиршество. Кроме того, каждое утро Оуен где-то добывал утиные яйца и поглощал их в огромном количестве. Мне казалось, что, может быть, именно в этом заключается источник его фантастической силы.
А мои уроки становились день ото дня все жестче; я должен был таскать Оуена на плечах и таким образом прогуливаться не меньше часа, чтобы укрепить ноги. После этого он ставил меня на колени и клал на каждое плечо по бревну, чтобы я тренировал плечи.
— Ты должен уметь выносить многое и много, Энгус, если однажды хочешь научиться сражаться сразу двумя мечами, — твердил он мне каждый раз, когда после таких упражнений я падал в изнеможении. Простые тренировки с этим великаном напоминали мне самый настоящий бой, и по сравнению с ними грядущее прибытие норманнов теперь казалось мне восхитительным отдыхом.
Неожиданно, не прекращая наших обычных занятий, которые, казалось, подходили больше быку, чем человеку, Оуен придумал еще одно развлечение — бросать тяжелый кусок скалы прямо мне в живот. Все было очень просто: я ложился, а он с высоты своего роста ронял мне на живот камень размером с голову. И с каждым днем камень становился все больше, и каждый раз мне казалось, что меня лягает в живот огромная злая лошадь.
— Твое равновесие — посреди туловища. Это мой секрет, и никогда прежде я не доверял его никому. В общем-то, я даже не знаю, как сам его обнаружил, но это так. И думаю, что однажды он сослужит тебе хорошую службу. Например, когда в следующий раз встретишься с этой собакой Идвалом. — Оуен мрачно оглянулся по сторонам. — А уж причину ты сам найдешь.
Симпатия, которую выказывал Оуен, поражала меня и, несмотря на страдания от жесточайших тренировок, я был только благодарен своему учителю и готов в ответ предложить ему самую горячую преданность — все, что есть у настоящего воина.
Но вот прошла и весна, я стал уверен в своих силах, а моя кожа и мускулы превратились в настоящую непроницаемую броню.
Я постоянно вспоминал Ненниуса! Ибо во всем мне виделась рука старого аббата… Я просто чувствовал ее. Конечно же забота и симпатия Оуена выглядели совсем иначе. Ненниус говорил о добродетелях, он плавил меня и ковал, как чистейшую сталь, — не тело мое, но дух. И я навсегда остался благодарен старому Ненниусу, который видел во мне этот дух, ведь даже будь у меня дед, он не любил бы меня так, как любил этот преподобный отец. Впрочем, все эти чувства не мешали мне питать благодарность и симпатию к Оуену, который был воином из воинов, твердым в деле и слове. Преданность его Брану была поразительна, насмешливый гигант обладал тонкой благородной душой, впрочем, как и большинство настоящих военных вождей. Словом, я опять оказался в надежных руках. Но времени на долгие размышления у меня не оставалось: занятия шли каждый день, семь дней в неделю, и порой мне начинало казаться, что я все-таки не выдержу.
— Энгус, вставай! Сегодня у нас будет что-то новенькое! Вставай же — сегодня переходим на мечи!
— Мечи! Да, в мечах я точно не силен…
— Так будешь, Энгус! Будешь, будешь, не сомневайся! Меч — оружие длинное, и именно поэтому он должен железно лежать в руке, ведь движение его конца начинается от самого запястья и даже локтя.
Он вручил мне длинный меч, какой обычно использовали бретонцы.
Вес его был смешон для настоящего оружия, и я сразу понял, что говорил Оуен про то, что вес меча находится в его кончике, который так и норовил уткнуться в землю.
— Как ни обманчив его вес, все же меч — оружие тяжелое. Не забывай этого, Энгус. — Потом Оуен начал вертеть мечом самым непостижимым образом. Никто не осмелился бы приблизиться к нему, не рискуя потерять головы. И мне подумалось, что он так и был рожден с мечом в руке…
— Если воин стоит, вытянув перед собой меч, то кажется, что он экономит силы, но на самом деле все наоборот: меч слишком тяжел, и скоро рука устанет. Когда же удары сыплются направо и налево и меч двигается совершенно в разных направлениях, то это требует чрезвычайного напряжения кисти. Но… если ты вращаешь мечом непрерывно, Энгус, — тут голос его стал угрожающим, и меч просвистел над самой моей головой, — то в руках у тебя самое непобедимое оружие, ибо никто не осмелится к тебе даже приблизиться. Больше того, если ты кого-то поразишь, этот удар придется непременно в шею — самое правильное место для удара мечом!
