Я тоже поведал старому другу свои приключения. Рассказал о том, как жил у Ненниуса, и о наших с ним беседах, которые Хагарт нашел очень странными. Но когда я заговорил о Гвинет, он весьма воодушевился и попросил, чтобы я не упустил ни одной подробности. Услышав же историю про Идвала, он тут же пообещал спустить с собаки шкуру, но я успокоил его, заверив, что сделаю это и сам с большим удовольствием.
Весь наш лагерь ликовал. Пикты и скотты, возбужденные элем, кричали «ура!» и пили за обретенную свободу. Они поднимали кружки, стучали ими друг о друга все громче и счастливей. И торжество затянулось на всю ночь. Казалось, оно разгоняло саму тьму. Но вот воины провозгласили тост за меня, и разом сдвинули при этом кружки, называя каждый свое имя. Тогда я встал и, дабы наглядно выказать им свою заботу о них, прошел по лагерю, слушая и запоминая их имена и глядя в восторженные лица. Эта ночь очень сблизила меня с моими воинами. И хотя я все делал инстинктивно, это, тем не менее, только воодушевляло всех.
— Дунга!
— Йохайд!
— Джирик!
— Кинуйт!
Я шагал среди пиктов и скоттов вместе с Хагартом, чтобы показать им, что и он имеет здесь авторитет и власть. Я кивал, улыбался, но вдруг услышал поразившее меня имя.
— Энгус!
Я остановился как вкопанный, и пристально заглянул в глаза тому, кто назвался этим именем… и увидел в нем свое подобие, своего предка. Он оказался несколько смуглее меня и поменьше ростом, но я сразу же угадал в нем черты, отдаленно напоминающие черты моей матери. Тогда я задумался о том, как бы выглядел теперь сам, если бы Кайт однажды не захватили норманны и кровь моя осталась не смешанной. И тут я вдруг жгуче устыдился своей норманнской крови. Однако в следующий момент, взглянув на Хагарта и тотчас вспомнив Морского Волка, а также мужество, благородство и честь его дружины, я снова переполнился чувством гордости… Чувством двойной или даже тройной гордости, поскольку я был теперь и пиктом, и скоттом, и норвежцем в одном лице.
Они спросили меня, из какого я племени родом; и хотя я родился в простой деревне, а не в поселении воинов, ответил, все же отождествляя себя скорее с матерью и ее народом, чем с отцом:
— Я МакЛахлан.
Все сразу как-то подозрительно замолчали.
— Я — МакЛахлан! — снова крикнул я так громко, чтобы меня услышали все, но они по-прежнему молчали, как дети, которых отчитывает строгий отец.
Но вот один из них вдруг поднял кружку над головой и крикнул:
— МакЛахлан!
И все они, как безумные, завопили:
— МакЛахлан!
— МакЛахлан!
— МакЛахлан!
И они кричали все громче:
— МакЛахлан!
И вот все уже стояли, выкрикивая мое имя и с энтузиазмом снова и снова и со все большим восторгом наполняя и выпивая кружки. Потом я узнал, что этот неожиданный крик, донесшийся с берега, даже прервал веселье в цитадели. Бран признался мне потом, что они с Оуеном в первый момент недоуменно переглянулись, но уже в следующее мгновение вождь заговорщицки улыбнулся гиганту.
— А-а-а, так это тот самый парень, который так долго скрывал свое имя? — вдруг рассмеялся Оуен. — Ну, тот, помнишь, который когда-то был рабом?
Тогда Бран откашлялся, прочистил горло, поудобней устроился в кресле и объяснил гостям, что шум поднят освобожденными рабами в честь своего избавителя. Все успокоились, хотя поначалу приняли этот крик за военный клич.
Наше празднество всю ночь спорило с ревом набегающих волн, но наутро воины оказались бодры как никогда. Так же свежи и бодры оказались и те, кто пировал в цитадели.
Наутро пришли Бран и Оуен в сопровождении нескольких бретонских вождей и командира цитадели по имени Кинан. Он собирался сам проводить нас к королю Родри, великому королю Кимра, который в это время находился со своей могучей армией в Лланголлене на границе Мерсии. Там в любой момент могла разгореться битва между этим одним из самых богатых королевств и Хальфданом, который намеревался захватить его и свергнуть короля Бурхеда.
Норманны снова нарушили все свои обещания, на этот раз данные Бурхеду, — несмотря на ту щедрость, что он проявил, отдав им в обмен на мир Ноттингем. Увы, им этого оказалось мало! Им показалось мало забрать себе все золото и серебро, мало изнасиловать всех женщин в городе — ничто не могло унять их ярость! И теперь только сила противника могла бы остановить их. Если враги Хальфдана окажутся слабыми, их уничтожат. Но если проявят достаточную силу для того, чтобы дать отпор, — их начнут уважать. Норманны устанавливали деловые отношения только с сильными противниками, как это и произошло, например, в случае с могущественными халифатами на востоке.
Но сейчас мы шли навстречу великому королю Родри Мауру, чтобы объединиться с ним. Мне казалось, с потерей базы в Дублине на острове Эрин положение норманнов сильно ухудшилось. Кроме того, и Айвар, считавшийся правителем всей Британии и Эрина, и его союзник Олаф, которого Айвар сам провозгласил великим королем Эрина, теперь мертвы, а их армии разбиты нами и союзом королей. Причем королей, являющихся настоящими правителями зеленого острова; королей, чьи владения простираются далеко в глубь страны, а не сосредоточились лишь вокруг одной базы на побережье, как у норманнов.
Нам предстояло не очень далекое путешествие, верхом мы могли бы добраться до Лланголлена к концу дня. Однако поскольку у большинства наших людей не было лошадей, шли мы медленно. Бран, Оуен, Кинан, Хагарт и я возглавляли колонну, за нами двигались отряды бретонцев, за ними шагали пикты и скотты. Весь свой флот мы отправили в Морганвг, поскольку суда могли еще нам потребоваться в дальнейшем.
Утром следующего за выступлением дня мы уже добрались до Лланголлена, и Кинан отправился передать наше предложение королю. Мы ждали ответа неподалеку от города, и скоро Кинан вернулся вместе с небольшим отрядом короля, который тоже явился поприветствовать нас.
Королевская свита встретила нас радушно, прихватив с собой пищу и воду. И вскоре мы разместили свои войска в бараках, которых оказалось немало вокруг города. Их специально построили по приказу короля, чтобы в случае необходимости иметь возможность собрать в одном месте большое количество войск. Узнав об этом, я подумал, что король серьезно готовится к войне и, значит, действительно, достойный король. Впрочем, кто я такой, чтобы судить об этом? Я едва только одержал первую свою настоящую победу, хотя и очень значительную. А уж в том, что касается науки управления государством, я и вообще профан. Особенно в сравнении с королем Родри, объединившим свои королевства, унявшим страсти подданных, сломившим их зависть, научившим их подчиняться, так что все их разногласия смирились перед великой целью объединения. Он смог все поставить на службу победе! И объединение королевств с целью борьбы против общего врага — самое прекрасное деяние и самый значительный плод трудов великого короля.
Люди мои находились в отличном состоянии. Отдохнувшие после несчастий, они жадно ждали любого сражения, в котором могли бы выказать свою преданность. Но пока они все еще лишь набирались сил, наслаждаясь едой и отдыхом. В глазах моих пиктов и скоттов горело мужество, и я искренне гордился этими людьми, людьми одной со мной крови.
